Чтобы избавиться от напряжения, вызванного ожиданием встречи с Магдаленой, я машинально подхватил:

— И правда, как бы нам их не перепутать в конюшне.

Я произнес это без всякой задней мысли, но Запоточного мои слова почему-то разозлили. Я чувствовал, что ему противен даже звук моего голоса.

Еще больше насупился он, когда Малярик с восторгом встретил меня, чуть не со слезами пожимая мне руку. Старик явно раздумывал, не обнять ли, не расцеловать ли меня. В конце концов он решил пригласить меня в дом.

Но Запоточный злобно покосился на меня, и потому я ответил:

— Загляну, дядюшка, вот только коней пристроим.

— Да они и вдвоем управятся, пошли.

— Надо хоть расседлать, — умышленно отговариваюсь я, так как глаза Яно мечут молнии, а мне не хочется лезть на рожон.

— Да пойдем, Петер, — и старик тащит меня за рукав, — сто лет тебя не видел, не терпится узнать, как там нынче у нас, в Турце. — И, обернувшись к моим спутникам, добавляет: — Вы тоже не мешкайте, как справитесь с конями, так и приходите.

Вместо того чтобы поблагодарить за приглашение, Запоточный выругался и рванул коня под уздцы. То был мой конь, и мне пришлось выговорить Запоточному, чтобы он не обращался с конем так грубо, хотя, очевидно, следовало стиснуть зубы и сделать вид, будто ничего не случилось. Усилием воли я овладел собой и последовал за Маляриком — старик просто силком тащил меня в дом.

Он то и дело похлопывал меня по плечу и без конца пожимал мне руку, словно хотел ощутить в моей ладони свежесть турчанских ручьев, все запахи, что впитались в нее на турчанских лугах.

Он усадил меня в уютной комнатке и сказал, что это горница Магдалены.

Странное чувство испытал я при его словах, и оно неизменно возникало, стоило мне только подумать: что, если она сейчас войдет? Мне казалось, я не перенесу этого и при первом же взгляде на нее превращусь в соляной столп — случилось же такое с женой Лота, когда она оглянулась на город Содом.

Тем временем Малярик наполнил шкалики и предложил мне выпить за встречу. Мы разом поднесли их ко рту. Я выпил единым духом — мне хотелось согреться после промозглой ночи. Малярик же, едва пригубив, пытливо взглянул на меня.

— Что вы на меня так смотрите, дядюшка? — спрашиваю его.

— Да как же не смотреть, — отзывается он, — вон как подрос, похорошел. То-то подивится наша Магдалена. — Только после этих слов опорожнил он шкалик, слегка поморщившись от крепкого зелья.

— Чему же подивится?.. — спрашиваю его. — Чему же подивится… — я хочу сказать «Магдалена», но, хоть убей, не могу выговорить ее имени.

— Ведь она помнит тебя мальчишкой, как ты ловил для нее форель в ручье да мастерил дудочки из вербы… А как-то раз зимой, ты залез на обледеневшее дерево, чтобы насыпать птицам немного зерна в кормушку, да сорвался и сломал себе руку.

Я жадно втянул в себя воздух, словно вдыхая аромат магдалениных рук и волос, который еще хранили мои ладони. Но этот аромат напомнил мне не только о детстве. Малярик ошибался, последний раз мы виделись с ней пять лет тому назад в Турце, когда она приезжала туда проведать своих подружек. Видимо, Магдалена утаила от родителей нашу встречу. Неизвестно только, по какой причине. Выяснить это я не успел, так как Малярик продолжил разговор.

— Мы с Магдаленой частенько вспоминаем тебя, когда остаемся одни. Вспоминаем и твоих покойных родителей. Тот пожар стоил жизни обоим. Когда ты остался сиротой, я уговаривал жену усыновить тебя. Ты мне всегда нравился. Добрым и смелым ты был парнишкой. Но не договорились мы с женой. Что с нее, бедняги, взять, всю жизнь она мечтала о богатстве и ни за что не хотела брать чужого ребенка. А я-то тебе всегда был рад.

— Вы говорите так, — перебил я его, — точно хотите, чтоб меня слеза прошибла. Это вам не удастся. У меня была тяжелая, суровая жизнь, а жизнь суровая и тяжелая человека чему угодно научит и от чего угодно отучит.

— Верно, — кивнул он и справился, как жил я после их переезда, что поделывал и чем занимаюсь теперь.

— Да вот… — я собрался было сказать, что закупаю лес для жилинской лесопильни и потому кочую с места на место, что в нынешнем году мы поставили порядочно древесной коры для кожевенной фабрики в Микулаше, как вдруг во дворе раздалось истошное ржание моего гнедого. Я мигом сообразил, в чем дело. И не ошибся. Запоточный ударил моего коня в пах. Не помню уже, как я очутился перед Яно, покинув в горнице словоохотливого Малярика. Не овладей я собой, я научил бы Запоточного обращаться с животными. Охотнее всего я рассчитался бы с ним на месте, но я стиснул зубы и только взглядом дал ему понять, что не потерплю его выходок. Мне не хотелось, чтобы в округе о нас пошел слух как о буянах.

Я до того расстроился, что даже не пошел обратно в горницу к Малярику, а лишь крикнул ему в окно, что мы потолкуем с ним немного погодя. К тому же в корчме ждали посетители, которых нужно было обслужить, и мы все равно не могли долго разговаривать.

В поводу отвел я коня на конюшню и привязал у яслей. Возле стены уже стояла лошадь Йожки. Рядом — конь Запоточного. Мой, таким образом, оказался с краю.

Оставив коней, мы все трое отправились в корчму, чтобы подкрепиться.

В корчме я наконец узнал, отчего нигде не видно Магдалены, почему мои ищущие, жаждущие глаза никак не могут ее отыскать.

Оказывается, рано утром, видимо, еще до нашего приезда, она ушла с матерью на луга. Был в разгаре сенокос. Малярики сушили сено под Вырубкой. Домой их ждали к заходу солнца.

Значит, маяться мне еще целый день, пока увижу ее. Но это не обескуражило меня, ибо любовь моя в ту пору могла горами двигать.

Смеркалось, когда я возвратился из окружного городка, куда ходил расплатиться с хозяевами за купленный у них лес.

Даже не заглянув в корчму к Малярику, я поспешил на конюшню к своему гнедку. Полюбился он мне за ясный взгляд приветливых глаз и любовь к человеку. Я тотчас привязался к нему — так с первой же встречи привязываешься к женщине, которая показалась тебе доброй.

В конюшне я застал Запоточного. При моем появлении он вздрогнул. Я застиг его в ту минуту, когда, открыв складной нож, он готовился всадить его в ногу