на этом месте Ивану виделось высокое мусорное всхолмление.

Вначале засветилось туманное облако. Размеры его увеличивались, оно вспухало, словно подкачиваемое невидимыми насосами изнутри, но за рамки чаши не выходило. Вскоре можно было видеть весь зал как будто затканным тонкой серебристой паутиной, подвешенной к куполу. К стенам тянулись тонкие, с человеческий волос, нити, концы которых терялись в чаше. Они создавали прозрачный клубок, унизанный мириадами алмазно-лучистых искр. Это они создавали светящийся центр, исходящий из чаши. Он не был статичным, а дышал, искрился и жил: в нём возникали вращательные движения, но не вокруг общей оси, ибо каждая его отдельная нить и алмазные вкрапления в неё пребывали вне зависимости от других; они находили собственные меняющиеся пространственные координаты, не выходя, однако, за пределы общего клубка света над чашей.

Подземелье значительно осветилось.

Иван рассмотрел скудный интерьер зала. По-видимому, создавая его и работая здесь, никто не стремился к уюту. Чаша с искристо-волнистым облачком служила центром. Вокруг размещались приземистые пульты с откидными креслами человек на десять. Вот, пожалуй, и всё.

На противоположной стороне от входной двери аляповатым абрисом громоздились навалы не то ящиков, не то коробок. Иван даже непроизвольно улыбнулся. Знакомая картина. Как иногда бывает у овощных магазинов, где без ящиков не обойтись, но они заставляют проходы и безобразят элегантный вид киоска. Точно так же набросаны ящики — тара из-под оборудования — на стройке, где ему приходилось работать…

— Творящий Время! — раздался в тишине напряжённый и торжественный голос Напель.

Иван поискал глазами и заметил её стоящей перед одним из пультов, ближе всех придвинутых к чаше. Тёмный плащ она сбросила. Стан её неестественно выгнулся, большая грудь далеко подалась вперёд, руки лежали на панели пульта.

— Творящий Время! Ты слышишь меня?

Облачко вспыхнуло, припухло, заиграло зеленовато-синей гаммой оттенков.

— Творящий Время! Я — Напель, дочь Великого Девиса, создавшего тебя. Ты помнишь меня?

Что она такое говорит?.. Что она… Какой Девис?.. Какие воспоминания?.. Надо уничтожать…

Облачко — Творящий Время или его видимая реагирующая часть — вновь вспыхнуло и залилось розоватой дымкой, в которой задёргались алые сполохи.

— Я рада, что ты узнал и слышишь меня, — всё больше воодушевляясь и повышая голос, изрекала Напель. — А это мои друзья. Ты должен запомнить их. — Она повернулась к своим людям. — Откиньте капюшоны, снимите маски, пусть Творящий Время запомнит ваши лица. Ваня, подойди ко мне!

Что-то невероятное творилось в душе Ивана. В полном сознании он готов был сейчас выполнить любое желание Напель: убить того, на кого она укажет, расстрелять из пистолета или сжечь бластером Творящего Время, покончить с собой или, если она только пожелает, любить её на виду у всех. Вместе с тем в нём поднималась противное всем этим позывам чувство протеста. Его подсознание тревожило и кричало ему: — Остановись! Здесь всё не так, как должно быть! Ты оказался игрушкой в руках Напель! Она тебя обманула!

А ноги уже несли его к пульту, к Напель.

Она радостно и светло улыбнулась ему. Столько любви и ласки прочёл Иван в её улыбке и глазах! Сердце его готово было разорваться от счастья. Ему в эти мгновения не хотелось ни о чём не думать, ни анализировать происходящее и свои ощущения, ни принимать какие-либо решения. Он видел лишь одну Напель — желанную, единственную, неповторимую. Он весь погрузился в остановившееся для него мгновение.

Иван ответил такой же любящей улыбкой.

— Стань, Ваня, со мной рядом, — притянула она его близко к себе, взяв за руку, будто непослушное дитя, и опять обратилась к облачку: — Творящий Время, запомни этого человека и будь предан ему как мне. Он для тебя — это я! Я для тебя — это он!

Творящий Время засверкал всеми цветами радуги, зазвучала ликующая, словно хрустальная, мелодия. Напель счастливо засмеялась, нежно и радостно произнесла:

— Ваня!..

Иван, словно в безумном сне, с отчаянным чувством самого хорошего и желанного в его жизни почти задохнулся от упругости её груди и губ, горячащих кровь, когда она прильнула к нему всем телом и поцеловала долгим поцелуем.

— Ваня, — повторила она. — Я жила этой минутой все те долгие дни и годы, пока шла сюда. Я сделала всё, чтобы остаться, наконец, наедине с Творящим Время. И вот свершилось! Я здесь и со мною ты, Ваня! Ты, Ваня радуйся со мной… Всё, всё, дорогой… Других дел много!

— Но-о… Как же так… А Прибой и люди в нём… Напель!.. Ведь ты говорила совершенно другое…

Он выбрасывал слова, как в бреду. Его бессвязная речь не возымела влияния ни на действия, ни на поведение Напель. Она уже отвернулась от него и повелительно крикнула через пол зала своим людям:

— Пусть впустят Маклака! Данес и Самол тоже пусть войдут со снятыми масками. — Её люди, застывшие у входа проявили, по-видимому, не достаточное, по мнению Напель, рвение и она подстегнула их: — Ну, кто там?! Живее!

Маклак с опаской вступил в зал. Привыкая к свету Творящего Время, он часто заморгал короткими ресницами. Недавний противник был кроток и не так страшен, каким показался, когда неожиданно объявился вблизи лестничной шахты. Сейчас он был даже смешон в своём средневековом наряде. Меч его покоился в ножнах, могучие, с узловатыми кистями руки не находили места и совершали беспорядочные движения: перебирали складку подола подкирасной рубахи, дёргали бороду и усы хозяина, поправляли шлем. Струйки пота от недавнего усердия догнать беглецов покрывали его не лишённое привлекательности и мужественности лицо.

— Слушаю тебя… гм… госпожа, — глухо и с запинкой (последнее слово ему подсказали люди Напель) просипел он сорванным голосом и потупился, изображая полную покорность.

Иван ожидал бури — сейчас Напель прикажет, и с Маклаком поступят так же безжалостно, как недавно с юношей, оступившемся на лестнице. Но вместо гнева и страшного приказа он услышал совершенно иное.

— Я не сержусь на тебя, — сказала Напель. — Ты хорошо служишь. Будь так же предан и мне, как ты всегда был предан хозяину Творящего Время.

— Да, госпожа, — с готовностью отозвался Маклак и расправил плечи, руки его, наконец, успокоились.

Он, похоже, ожидал от неё того же, о чём подумал чуть раньше Иван.

— Сейчас ступай наверх. Закрой люк и убери трупы на площадках и на лестнице. Займись своим делом!

— Да, госпожа!

Не смотря на своё недоумение по поводу такого поворота событий и неспособности пока что оценить это, Иван тем не менее пожалел Маклака. Выглядел грозный предводитель стражи замка помятым. Погоня не далась ему даром. Потные волосы выбивались из-под шлема и висели сосульками. Он прихрамывал, когда