Она молчала. Её ищущий взгляд блуждал по его лицу.

— Зачем мы сюда пришли?

Она безмолвно покачала головой, как бы умоляя его не задавать вопросы. Глаза её подёрнулись мглой рассеянной отдалённости: мысли её были далеки от забот Ивана.

Он слегка встряхнул её за руки.

— Напель!

Она улыбнулась, открыто и радостно, словно только что увидела его.

— Ваня! Мы одни! Мы победили, Ваня! Творящий Время в нашей с тобой власти! Он наш! Ты понимаешь?.. Неужели ты не понимаешь? В наших руках власть!..

— Над чем или над кем? — терпеливо спросил он, хотя никаких надежд уже не питал. Напель сейчас находилась почти в невменяемом состоянии, когда никакие доводы не смогут достичь её разума.

— Над временем.

— И что дальше?

— Мы можем жить вечно! Мы сможем увидеть всю историю Земли. Нам подвластны прошлое и будущее. У нас власть над теми, кто жил, живёт сейчас и когда-нибудь будет жить… Ты понимаешь, Ваня? Власть!

— Нет, не понимаю!

Она надула губки.

— Я объясняю непонятно? Но это лишь из-за разности веков, где мы с тобой до того жили. Ваш век…

— Ты объясняешь понятно, — перебил её Иван. — Но как же теперь люди Прибоя? Как же сам Временной Прибой? Ты ведь хотела уничтожить Пояс! Ты…

— Постой, Ваня!

Она резко, с силой выпростала свои руки. От неё повеял холодок отчуждения. Глаза её посветлели и помертвели.

— Я тебя слушаю, — почувствовав перемену, требовательно проговорил Иван.

— Так слушай… Что тебе до них, до людей Прибоя? Ты никогда не поймёшь ни их горестей, ни их радостей, ни их предназначения в жизни. Они, Ваня…

— Но подожди…

— Ты дослушай! — отмахнулась она. — Они только люди Прибоя.

Столько презрения и равнодушия заключалось в её отмашке и тоне произнесённых слов, что Ивану стало жутковато.

— Так люди же, Напель. Тысячи и тысячи. Ты же сама мне о них говорила и слёзы лила.

Она вдруг мило улыбнулась, взгляд её потеплел. Она опять потянулась к нему.

— Ты, Ваня, добрый и наивный… Потому я и полюбила тебя, как никогда никого ещё не любила. И поверь, никого, наверное, теперь не полюблю. Но, Ваня!.. Ну и поплакала я. Так что с того? На то я и женщина. И то, что мне их жалко, это правда… Может быть! Но правда и в том, что — это люди-призраки. Это… Они… Это виртуальные ничтожества. Они же не живут, Ваня… Они мертвецы!

— Как ты можешь?

— Да, могу! Люди Прибоя лишь существуют. У них врождённый инстинкт Прибоя. Отсюда их философия. Зачем что-то делать, создавать, учиться, мыслить? Зачем заводить семью, растить детей? Зачем дружить, объединяться в общественные организации, любить и ненавидеть? Вот их пафос и кредо жизни! Потому что уже в их генах — Прибой… Вот придёт Прибой, думает с рождения каждый из них, и всё надо начинать сначала. Так зачем им такая жизнь?.. Да, я уничтожу Прибой, но только двинув Пояс в прошлое, и уже без них!

Слова срывались с её губ отрывисто и зло. Глаза сверкали. Она, тесня грудью, наступала на Ивана. Её энергии и эмоций хватило бы на пятерых. Под её напором Иван попятился, отступил шага на два и остановился, считая своё отступление неправильным. И когда она как будто выдохлась, сделав паузу, он повысил голос и постарался, чтобы она услышала его тоже.

— Ты, Напель, не права! Как ты не права. Это люди! У них, это правда, не мне говорить тебе о том, своя логика и этика поведения. Однако они умеют думать, они хотят любить и дружить. И у них семьи. Не такие, какие знаю я и, может быть, ты, но семьи. Они объединяют предков и потомков, состав их меняется. Но суть-то остаётся. У них семьи с родовым гнездом Первопредка. Разве я тебе говорю нечто новое, чего не знала ты?

— Но ты не смеешь и не должен…

— Нет! Смею и должен! Ты забыла: если Пояс двинется, то он погонит людей тоже в прошлое, в то неведомое и необжитое время, где они будут влачить жалкое существование. Ты их не убьёшь, но превратишь в животных. Вновь в обезьян. Вот тогда у них не будет ни памяти, ни семьи, да и ничего человеческого. Единственное что они смогут — это проклинать тебя!.. Тебя, Напель!

Она упрямо нагнула голову и отошла к пульту.

— Какое мне до них дело? — тихо, но жёстко сказала она после длительного молчания, когда Иван начал верить, что уговорил её не делать глупостей. Голос её окреп и зазвенел: — Я никогда не уничтожу Творящего Время, а с ним и Пояс. Никогда! Ты слышал? Я выбрала тебя! Но выбирай и ты, Ваня. Ты можешь остаться со мной, и я буду тебе верной и вечной подругой или женой. Как ты пожелаешь. Или… уходи к себе… Уходи, Ваня!

— Не-ет, — покачал головой Иван, всё больше злясь на себя и на неё. — Я просто так не уйду. У меня достаточно сил и умения, чтобы с твоим проклятым Творящим Время справиться самому и освободить людей Прибоя от его ужаса. И ты, Напель, предала меня… Потому я имею и моральное право!

Он привычно снимал рюкзак.

— Ваня!

Он видел открытый в крике рот Напель, но им владело одно желание — уничтожить машину, создающую Пояс. Под руку попался пистолет, хотя нужен был, пожалуй, бластер, но времени на поиски не было.

Рука его, ощущая тяжесть оружия, так и не успела подняться. Подняться и произвести выстрел в ненавистного ему Творящего Время.

Иван онемел.

Его поразила Напель, её лицо.

Что с ним творилось!

Оно оставалось таким же слегка испуганным и красивым, но милая складочка на её лбу приподнималась, и под ней из глубины сверкнул третий глаз, зелёный как чистейший изумруд. Напель пыталась прикрыть его ладонью, но это, похоже, было выше её усилий — руку её отбрасывало какой-то неведомой силой.

Глаз раскрывался всё шире, Напель кричала, тело её ломалось, руки тянулись к лицу. Иван чувствовал, как его омертвляет и сковывает взгляд третьего глаза Напель. Спасение могло быть одним — уйти в поле ходьбы, каким бы оно ни было вблизи Творящего Время.

Он собрал всю волю, чтобы избавиться от зависимости неведомого влияния и исполнить своё желание. Ему это, кажется, удалось. Напель уже начала смазываться и сквозь неё просвечивали искры сияния Творящего Время. Но ещё быстрее Напель успела положить руки на панель пульта.

Страшная неодолимая круговерть скрутила, завертела и понесла Ивана с громом проламываемых стен пустого дома.

Он потерял сознание.