Укрытый в своем убежище от оскверняющих заражений и малейшей угрозы утратить хотя бы частицу жизненной энергии, государь самодержец является, если угодно, сгустком вселенной, окруженной в сердцевине другой вселенной целым рядом друшх, заключающихся одна в другой вселенных: они становятся тем конкретнее, чем ближе окружают вселенского повелителя. Его дворец образует микрокосм, где искусство архитекторов, представляющих в великолепных сокращениях Млечный путь и пересекающий его триумфальный мост, сделало непосредственно досягаемой для владыки мира небесную энергию, которой он должен быть напоен. Из самой сущности мироздания изготовлена колесница императора, сшита его одежда. Квадратный кузов колесницы – это сама Земля, круглый балдахин равнозначен Небу, самые крупные созвездия представлены в эмблемах на знаменах, и благодаря выбору знаков – солнца, луны, созвездий, молнии и т. д. – Человек Единственный находится в непосредственном соприкосновении с наиболее действенными благодатными силами.

Император Уди не подверг себя уединению с напряженной решимостью государей династии Цинь, но все же щедро расходовал деньги на превращение своего дворца в блистательный сгусток вселенной. В его парках и загонах теснились все звери воздуха, воды и земли; в его ботаническом саду произрастали все растения; волны его озер разбивались о далекие берега, в которых можно было узнать таинственные Острова Бессмертных; замерев на высоких колоннах, бронзовые духи собирали для государя чистейшую росу там, куда не в состоянии донестись пыль мира. По двойному, идущему спиралью пути он и сам мог подняться на вершину башни, откуда владычествовал над всем мирозданием, а взгляд терялся в безбрежности, за пределами самого Неба. Благодаря славе своего оружия он смог получить Небесного коня с пурпурной пеной, а подвергшись воздействию его притяжения, к нему прилетели группами из шести птиц совершенно красные гуси. Все позволяло ожидать появления Дракона, который унес бы императора в открытое небо, за пределы Куньлуня. Неважно, что исчезнувшие в водах реки священные треножники Сыновей Неба не удавалось оттуда извлечь, потому что они стали невидимыми. Свидетельствуя о славе императора Уди, один волшебный треножник все же вынырнул из земных глубин, а в небе над ним повисло желтое облако, образуя балдахин. Подобно Желтому государю, Хуанди, к которому, после того как он «нашел стебли магического тысячелистника драгоценного треножника», явился Дракон с висящей бородой, на которой устроились жены и близкие государя числом в семьдесят человек, и вознес его на небо, император был готов к такому апофеозу и даже представлял его себе с достойной самодержца сдержанностью: «Ха! Если бы я действительно стал похож на Хуанди! На мой взгляд, мне будет легче бросить своих жен и детей, чем свои башмаки!»

Для желающего чистого могущества ничего не стоит любое самоограничение. Император исчерпал свои сокровищницы ради того, чтобы принятый им не как подданный, а в качестве гостя волшебник Шаоюн смог бы соорудить колесницы с включенными победными эманациями, отталкивающими злых духов, и террасы, где он мог бы жить среди всех божественных сил, изображенных наряду с Землей и Небом в живописных картинах. Он воздерживался от питья и еды, живя среди очистительных церемоний, которые позволили бы ему как гостю явиться во дворец Долголетия. Туда колдунья Княгини Духов привлекала богов, появление которых вызывало пугающий ветер и чьи слова записывались, чтобы образовать сборник «Писаных законов». Бывшему евнухом магу Луань Да он отдал в жены свою старшую дочь, снабдив ее приданым в десять тысяч фунтов золота. По его приказу одетый в костюм из перьев гонец доставил тому нефритовую печать, которую евнух принял, будучи разодетым в перья и стоя на колеснице, на подстилке из очищающих трав, в позе владыки. На этой печати была выгравирована надпись: «Хозяин Небесного пути», ибо император желал, чтобы евнух ввел его в круг божеств Неба. В качестве дани Бессмертным Ши Хуанди сотнями отправлял к Восточному морю пары непорочных юношей и девушек; таким же образом «заглядывающий вдаль» император Уди, пытаясь в свою очередь достичь Островов Блаженных и Святых Гор, заставлял танцевать на верхней площадке высокой террасы отроков и отроковиц, призванных соблазнить самих богов, тогда как поднятые вверх факелы изображали звездопад. Благодаря подобным приемам он смог заставить появиться благотворные кометы и крупные, словно тыквы, звезды. Вот почему в тот момент, когда он приносил жертву Тай и (Высшему единству), его заклинатели могли провозглашать: «Сверкание Звезды добродетели видно издалека!.. Звезда Долголетия… озаряет нас своей глубокой прозрачностью!» И действительно, хотя первому императору так и не удалось заполучить содержащий чудодейственное лекарство гриб с девятью ножками («чжи»), который он разыскивал сам и приказал искать десяти тысячам волшебников, в 109 г. за самой оградой императорского дворца, прямо в зале, где император Уди совершал очистительные церемонии, и в тот момент, когда в сообщавшейся с Небом девятиэтажной башне вспыхнул божественный свет, этот гриб, сгусток бессмертного всемогущества, объявился сам по себе и в своей самой совершенной форме, ибо было у него точно девять ножек. Однако же, поскольку следует платить за подобное счастье, император, как только он продвинулся по пути духов благодаря их искусству, тотчас же пожертвовал своими учителями бессмертия, отдав палачам на казнь сначала Шаоюна, которого некогда возвел в маршалы Ученого Совершенства, а затем и своего зятя Луань Да, прежде назначенного маршалом Пяти Преимуществ.

Судьба любимого мага отличается от судьбы самого приближенного вассала единственно в том отношении, что повороты его судьбы зависят не от обрядовых дат, а исключительно от воли самого хозяина. Однако же, прежде чем на него взвалят ответственность за возможные будущие беды, творец бессмертия успевает наделить особу императора благами, которые по-другому великолепны и более интимны, чем те, которые вождь способен заполучить, стоя во главе своих вассалов во время традиционного ритуала. Благодаря предписаниям своих волшебников император начинает выглядеть гением, иначе говоря, в себе самом он претворяет в жизнь все дозволенные существу возможности. Он превращается в Человека Великого («да жэнь»), в того, чья жизнь в каждое ее мгновение является апофеозом. Его утонченная длительной подготовкой к долголетию сущность оказывается до такой степени воздушной, что ему дозволяется, пользуясь всеми возможностями левитации, продвигаться не только по людским дорогам и путям святых мест, но в реальном мире гениев: там он совершает долгие прогулки («юань ю»), имея рядом с собой владыку Ветра, хозяина Дождя, государя Грома, бога Реки, всех блаженных аскетов, с которыми он веселится у самых истоков жизни, в реке, называемой Млечным путем, встречаясь с Людоедкой Смерти, Охранительницей Бессмертия Сиванму, со всеми незапятнанными феями, а если вздумается, стуча в дверь самого Высшего властелина. Было бы нескромно спрашивать, вкусили ли императоры, подобно аскетам, опьянение от волшебных радостей, лишь слушая пение поэтов, обязанных исполнять официальные кантаты, или только наблюдая за представлениями оперных апофеозов при участии целой толпы жонглеров и танцовщиц. Главное – отметить, что вскормленное магическими мечтами и возвеличенное с помощью искусства приписываемое императору самодержцу могущество тождественно с тем игровым могуществом, которое стремится заполучить аскет. Ши Хуанди мечтал походить на Людей Истинных, которые «вступают в воду и не мокнут, входят в пламя и не обжигаются и возносятся на облака и клубы пара». Таковы на самом деле предлагаемые наследником древнего шаманизма, даосским аскетизмом, первичная программа, первые пробы могущества. Великой целью остается «стать вечным, как Земля и Небо». Она достигается, едва аскет ощущает, что его воля тождественна порядку мироздания. С того мгновения аскет пользуется полным, безусловным могуществом, у которого нет иного принципа, кроме его собственной воли, и которое позволило бы ему, пожелай он этого, переставлять, как ему вздумается, времена года. Но государь, подобно аскету, потому является хозяином вселенной, что остается хозяином себя самого. Если ему хочется обладать чистым могуществом, прихотей у него быть не должно.