И отрезал:

— Посему по поводу шинелей не надо делать нам замечаний.

Фурцева обиделась, но прислушалась и отправила кинокартину на фестиваль. Когда создатели фильма вернулись из Венеции с тремя премиями, в том числе и за лучшую режиссуру, Екатерина Алексеевна пригласила их к себе:

— Ну, вот видите, мы с вами победили!

Владимир Наумов прокомментировал данное заявление министра следующим образом: «Как будто мы втроем, вместе с ней, сделали картину. А если честно, так оно и есть. Ведь можно сказать, она спасла фильм»[802].

Председатель жюри 4-го Московского международного кинофестиваля, кинорежиссёр С. А. Герасимов и министр культуры СССР Е. А. Фурцева в день открытия кинофестиваля за беседой. 1965 г. [РГАКФД]

Бывали, однако, случаи, когда Екатерина Алексеевна закрывала постановки неугодных произведений, невзирая на чины и звания авторов. Так случилось с одной из пьес Твардовского.

Валентин Плучек поставил в Московском театре сатиры пьесу Александра Трифоновича «Теркин на том свете» в феврале 1966 года. После премьерных показов театральные газетчики из «Советской культуры» забили во все колокола: спектакль откровенно крамольный, содержащий антисоветские и античекистские намеки, совершенно несовместимые с «народной традицией высочайшего уважения к защитникам безопасности Родины»[803]. В виде «того света» выведена советская действительность, где царят мрак и безысходность, господствуют звериные, человеконенавистнические нравы, где полностью подавлен человек.

По мнению критиков, Валентин Плучек своей постановкой не ослабил, а усилил «клеветническое» звучание, даже вполне безобидным местам пьесы было придано издевательское звучание. И все же главный редактор «Советской культуры» Дмитрий Большаков и его коллеги усматривали основной порок в самой пьесе, которой, к их сожалению, так и не была дана партийная оценка.

Первые спектакли собрали специфическую аудиторию, вполне разделявшую взгляды Александра Твардовского и Валентина Плучека. Присутствующие члены редколлегии «Советской культуры» не без возмущения наблюдали «истерические восторги мещан» — на вид вполне респектабельных советских граждан — «по поводу каждого намека и полунамека дурного политического свойства»[804].

Однако авторы рецензии рекомендовали не запрещать постановку Плучека административным решением, провести общественное обсуждение спектакля, которое подвело бы «более широкую базу для решения на коллегии Министерства культуры СССР вопроса о дальнейшей судьбе спектакля»[805]. С предопределенным исходом.

Спектакль Екатерина Алексеевна Фурцева похоронила лично. И вдобавок пожурила товарищей по парторганизации:

— …мы не знаем, что у нас делается под носом. Вспомните случай с постановкой «Теркин на том свете». […] это у нас в столице, в Москве, что же делается на периферии, сколько пошлых вещей?[806]

* * *

Если с творческой интеллигенцей Екатерина Алексеевна все же искала общий язык, то с представителями партийно-государственного сословия вовсе не церемонилась. Мы уже рассказывали о судьбе Павла Андреевича Тарасова. Начинал он в Нижнем Новгороде актером, однако талантом, несмотря на фактурную внешность, Господь его не наградил, и он пошел по профсоюзной линии. В годы Великой Отечественной войны воевал храбро, в частности сражался на печально знаменитом пятачке под Ленинградом, унесшем жизни тысяч бойцов и командиров Красной армии. Он был чудесным, милым человеком. Огромным, с прекрасными большими глазами[807]. Однако при этом «типичнейшим служакой сталинской школы. Выполнять приказ — и всё. Назвать белое черным или наоборот — как там, наверху скажут». Его перманентный мандраж был, возможно, связан и с тем, что некогда Тарасов работал в центральном партийном аппарате у Дмитрия Трофимовича Шепилова.

Первого апреля 1955 года заместитель заведующего Отделом науки и культуры ЦК КПСС П. Тарасов вместе с заведующим сектором этого отдела В. Ивановым направили в ЦК записку о том, что руководство КПСС, по мнению парторганизаций столицы, недостаточно серьезно наказало за аморалку и злоупотребления служебным положением тогдашнего министра культуры СССР Георгия Федоровича Александрова[808]. Что характерно, на следующий день, 2 апреля, записку аналогичного содержания послала в ЦК КПСС и героиня нашей книги — как первый секретарь Московского горкома партии. Примечательно, что 6 июня Михаил Суслов, ознакомившись с запиской Екатерины Фурцевой, направил ее «тт. Румянцеву, Тарасову» с резолюцией — «Ознакомиться и обратить внимание»[809].

Когда в 1957 году «погорел» (как мы помним, огромную роль в этом сыграла Екатерина Алексеевна Фурцева) Дмитрий Шепилов, вместе с ним «сгорел» и Павел Тарасов. Из ответственного сотрудника аппарата, которому Михаил Андреевич поручал «обратить внимание» на записку «хозяйки столицы», Павел Андреевич превратился в главноответственного за всё в Министерстве культуры СССР.

Надо признать, что у Павла Андреевича были и вполне объективные основания опасаться Фурцевой. Впервые он попал «под раздачу» еще в сентябре 1961 года, будучи начальником Главного управления по делам искусств Министерства культуры РСФСР. На стол Екатерины Алексеевны легла справка о ходе аттестации концертных исполнителей и художественных коллективов. В ней говорилось, что вверенное Павлу Андреевичу управление затянуло сроки проведения аттестации в столице. До начала сентября успели провести только заседания по двум жанрам (инструментальному и физкультурно-акробатическому), а остальные восемь комиссий не заседали ни единого раза. Задержка с проведением аттестации отмечалась и в большинстве [комиссий] РСФСР. В Воронеже, Башкирии и других местностях аттестацию не провели вовсе. Постановление громило Тарасова и его управление. Неудивительно, что Павел Андреевич запомнил пропесочивание на всю оставшуюся жизнь. Как водится, отсутствие должного руководства со стороны Главного управления по делам искусств Министерства культуры РСФСР было отмечено и в подписанном Фурцевой постановлении коллегии Министерства культуры СССР «О ходе аттестации концертных исполнителей и художественных коллективов»[810].

Естественно, когда Павел Андреевич получил назначение в союзное министерство, появление Екатерины Алексеевны на заседаниях коллегии он воспринимал примерно так же, как в известном анекдоте представитель второго эшелона партийно-государственной верхушки вечерний звонок товарища Сталина с трогательным пожеланием доброй ночи.

Фурцева громила Тарасова и в Министерстве культуры СССР, в которое он имел сомнительное удовольствие получить должность начальника Управления театров. На отчетно-выборном собрании парторганизации 8 декабря 1964 года Павел Андреевич стал единственным руководящим работником министерства, которого Екатерина Алексеевна раскритиковала персонально[811]. Самое постыдное, что, зная об антипатии министра, в травле несчастного Тарасова приняли участие его же коллеги. Начальник Управления изобразительных искусств и охраны памятников Г. А. Тимошин не отказал себе и Е. А. Фурцевой в удовольствии на глазах у всей парт-организации министерства заявить П. А. Тарасову:

— Павел Андреевич, кто-то сказал, что «театр начинается с вешалки». Мне думается, что Министерство культуры тоже должно начинаться с вешалки, с гардероба, с кабинетов. Стыдно. Просто стыдно, когда мы приглашаем к себе художников. Говорим о технической эстетике, а сами сидим в кабинетах, которые обставлены с мещанским вкусом, в которых еще купцы сидели. За этим тоже следить надо[812].

Самые нелепые выводы «творческие» и «научные» работники, не особо преуспевшие в деле, однако поднаторевшие в интриганстве, обычно делают после глагола «думается». Таким людям, как видно,