– Чего ждешь, – снова подтолкнул я Михальского, – труби еще, зови на помощь!

– Вы думаете, они попадутся на это?

– Попадутся не попадутся – твое дело трубить. Да еще прикажите всем в крепости орать погромче, да саблями звенеть. В темноте все равно ничего не видно, так пусть хоть слышно будет, что внутри бой идет.

– Скоро рассветет, и они увидят, что ворота целые, – нерешительно возразил командир стрельцов.

– А вот это вряд ли, – ухмыльнулся я и приказал вытащить наружу загодя заготовленную кучу тряпья, пропитанную дегтем и еще какой-то гадостью. Подожженная, она давала клубы густого черного дыма и совершенно закрывала от вражеских взоров наши ворота. Еще несколько таких же куч запалили внутри крепости, и в утренних сумерках все выглядело так, будто внутри кремля идет жестокий бой. Тем временем Михальский не переставая призывал поляков на помощь. И вскоре на его отчаянный призыв откликнулась еще одна хоругвь, расстрелянная точно так же, как и первая.

– Хитро придумано, государь… – прохрипел князь Пожарский, когда я, оставив защитников ворот на Корнилия, зашел внутрь. – Ишь сколько супостатов побили…

– То ли еще будет, Дмитрий Михайлович, – усмехнулся я, – мы ведь только начали! А ты чего хрипишь так, или нездоров?

– Ничто, государь, вот отобьем ляхов, тогда и прихворнуть можно будет… – начал было отвечать князь и вдруг покачнулся.

Стоящие рядом с ним ратники едва успели подхватить своего воеводу под руки и попытались удержать. Однако одевшийся ради предстоящего боя в бронь Пожарский оказался слишком тяжел, и его едва не уронили.

– Батюшка! – тонко вскрикнул его сын Петр и рванулся к отцу.

– Ты чего это удумал, Дмитрий Михайлович? – с тревогой спросил я, когда воеводу наконец усадили на принесенную откуда-то скамью и сняли шлем. – Ты погоди, мы с тобой еще на Петькиной свадьбе погуляем…

– Фух, – с трудом отозвался воевода, – тяжко. Да расступитесь вы, дыхнуть не даете…

– Вот что, служивые, – коротко приказал я, – ну-ка тащите князя в дом да доспехи снимите. Петька, проследи!

«Час от часу не легче», – подумал я, но предаваться унынию было некогда. Оглянувшись, я заметил стоящих под стражей французов и держащегося за горло хорунжего, которого поддерживал мальчишка-трубач.

– Здравствуйте, господа, – кивнул я им. – Я доволен вами и принимаю вас на службу.

Безе и де Бессон учтиво поклонились, а поляк лишь яростно зыркнул в их сторону, но ничего не смог сказать.

– Так, поляка с мальчишкой в темницу, а французов в воеводский дом покуда отведите, – приказал я караульным, – не до них сейчас.

– Сир, могу я задать вам вопрос? – неожиданно воскликнул один из них.

– Да, конечно, – отозвался я, – правда, не могу гарантировать, что отвечу вам сразу, я теперь несколько занят.

– Сир, почему вы затащили нашу петарду внутрь, а не подорвали ее перед воротами?

– Как вам сказать, месье… все дело в том, что я ужасно люблю все эти взрывающиеся штуки, и мне стало любопытно, как она устроена.

– Да, но это могло быть опасно…

– Жизнь вообще чертовски опасная штука, месье. Вы не поверите, но от нее умирают!

Де Бессон с немалым удивлением проводил меня взглядом, а Безе толкнул его в бок и наставительно сказал:

– Вот видишь, Жорж, я же говорил тебе, что герцог… то есть русский царь, понимает в инженерном искусстве и ценит знающих людей!

– Да, вижу, – помотал головой Бессон, – он такой же чокнутый, как и ты, Жак!

– Зато богатый.

– Я еще не видел ни единого су, но уже успел стать изменником в глазах поляков!

– Не стоит беспокоиться об этом, дружище. У наших прежних работодателей начались неприятности, и им, держу пари, не до нас!

В можайском кремле, помимо Никольских ворот, устроенных прямо в Никольском соборе, были еще и Петровские ворота, смотрящие в другую сторону. Опасаясь, что через них может подойти подмога гарнизону, гетман отправил туда сильный отряд под командованием Мартина Казановского. Выполняя приказ, польский военачальник еще ночью поднял своих людей и тайком вывел их из лагеря. Укрыв основную часть своих войск за ближайшими холмами, он стал дожидаться развития событий. Поначалу все шло по плану. Прогремевший взрыв и последующие звуки боя со всей определенностью показали, что осаждающим удалось ворваться внутрь, и в Можайске идет бой. Как и ожидалось, на рассвете из московитского лагеря строем вышел отряд пехотинцев и, перейдя по мосту через речку Можайку, быстрым шагом направился по направлению к Петровским воротам. Криво усмехнувшись, Казановский ударил шпорами коня и, подняв буздыган, выскочил перед гусарским строем.

– Братья-панове, – крикнул он им, потрясая своим оружием, – покажем москалям, где их место! Вперед, марш-марш!

Те громко выразили свой восторг и, повинуясь приказу, двинулись в атаку. Затрепетали на ветру пестрые значки на гусарских пиках, застоявшиеся великолепные кони понесли вперед своих седоков сначала шагом, затем рысью, постепенно переходящей в галоп. Следом за первой гусарской хоругвью развернулась вторая, затем за ними двинулись панцирные и казачьи.

Заметив приближающуюся вражескую кавалерию, русская пехота не запаниковала, а принялась строиться, собираясь дать отпор. Немногочисленные пикинеры стали в центре, а на флангах заняли свое место стрелки с мушкетами. Ведущий свою конницу в атаку Казановский отметил с досадой, что несмотря на обычные русские кафтаны, эта пехота обучена по-европейски. А еще у них были две небольшие пушки. «Впрочем, это вам не поможет», – успел подумать поляк, прежде чем те успели выстрелить. Врезавшиеся в польскую лаву картечные залпы оказались неожиданно болезненными. Особенно от них пострадали лошади, но и многие храбрые шляхтичи повылетали из седел, нафаршированные чугунными пулями.

Впрочем, гусары лишь плотнее сомкнули свои ряды и, стиснув зубы, продолжали двигаться на неприятеля. Казалось, еще мгновение, и они сомнут, растопчут дерзнувших стать у них на пути, но русские пушкари в который раз успели удивить их своей скорострельностью. Еще один залп ударил практически в упор, а вслед за этим стрелки разрядили свои мушкеты – и в тех, кому посчастливилось до этого уцелеть, врезался плотный рой свинца. Идущая первой гусарская хоругвь оказалась практически выбитой, но идущая за ней следом почти не понесла потерь и с яростью обрушилась на ощетинившуюся пиками баталию. Большая часть мушкетеров успели укрыться, пройдя сквозь строй своих товарищей, а те, кому повезло меньше, спрятались им под пики.

Пока кавалеристы и пикинеры с воодушевлением кололи и рубили друг друга, стрелки, взявшись за сабли и бердыши, подрубали ноги гусарским коням, пытались стаскивать седоков из седел или заколоть ударом кинжала под кирасу. Отчаянная схватка кипела и у орудий. Поскольку у пушкарей не было ни пик, ни мушкетов, они дрались банниками, гандшпугами и вообще всем, что подвернулось под руку. Большая часть из них были тут же вырублены, однако они дорого продали свои жизни. Тем временем отступившие назад мушкетеры успели перезарядить свое оружие и, не дожидаясь команды, принялись ссаживать гусар и панцирных одного за другим выстрелами в упор. К такой подлости паны-братья явно оказались не готовы, и напор их несколько стих.