не чудесная весть, он обязательно покарал бы Шоануапе. Но в такой ситуации… В любом случае, сейчас правителю было не до четлан. Война на востоке в горах тоже затянулась, свободных войск в Цинцунцанне не было.

«Дабы искупить свою вину, пойдешь на Мезкалу сам, — строго молвил каконци. — Сам утвердишь там нашу власть. Сам привезешь Сухую Руку в Цинцунцанн. Тогда будет тебе прощение».

И вот он плывет. Плывет на своей лодке. Плывет с гребцами, которых нанял на свои сбережения. Все надежды на будущее Шоануапе сосредоточены в одном месте: в Черном Урочище, во владениях Ицкагани, в грязной яме, где сидит проклятый князёк Сухая Рука. Забрать его, увезти в земли пурепеча, подчинить Черное Урочище, а после и окрестные селения — вот его главная цель и задача.

«Если справлюсь, — мечтал торговец. — То, возможно, не только должность окамбеча верну. Кто знает, может быть, даже карача капеча стану!»

До конца этого дня до Черного Урочища они не добрались. Заночевали на берегу, а с первыми лучами божественного солнца, устремились в путь. Урочище встретило их обычной жизнью: на берегу рыбаки уже вернулись с утренней рыбалки и потрошили добычу. Земледельцы ушли в поля. На появление пурепеча никто особого внимания не обратил. Шоануапе кликнул двух помощников и отправился на север, благо дорогу к усадьбе имачаты знал прекрасно. Никаких даров он не брал — не та ситуация.

Перед входом на подворье Ицкагани гостей, наконец, встретили. Приветствия, поклоны — всё, как положено. Ввели в жалкое строение, которое местный имачата считает своим дворцом. Внутри ничего не изменилось: циновки, факелы и череп предка на постаменте. Ицкагани встретил его в центре зала, как обычно, мрачный, закутавшийся в плащ.

— Приветствую тебя, почтенный окамбеча.

«Не буду его поправлять. В любом случае, когда я привезу домой Сухую Руку, Суангуа смилостивится».

— Ицкагани, ты проявил себя достойным подданным каконци. Благодать Курикавери снизойдет на тебя: твой род сохранит свою власть над Черным Урочищем. Веди же сюда подлого мятежника! Я отвезу его в Цинцунцанн, а, когда вернусь, мы покончим с остатками непокорства в Излучном! Готовь воинов для похода и корзины для добычи!

Имачата слушал его спокойно и как-то равнодушно. Вынул руку из-под плаща и махнул в сторону темного дверного проема.

И ввели Недоноска. Это точно был он: длинный верзила с тощей полусогнутой правой рукой, которая была короче левой на полторы ладони. Из-за нее калека стоял, слегка перекосившись на правую сторону.

Но…

Но мятежный князек был не связан! Он вышел в свет факелов и стоял свободно, даже слегка расслабленно. Он был чист, волосы его уложены в аккуратную прическу, на груди висело дорогое оплечье из камней и перьев, а на петле широкого кожаного пояса покоился бронзовый топор.

Топор у пленника?!

— Я не понимаю…

— А от тебя этого и не требуется, — резко оборвал Сухая Рука торговца и шагнул вперед. — Ты нужен только для того, чтобы услышать, запомнить и передать своему владыке то, что я сейчас скажу. И поверь мне, только по этой причине ты, подлая жаба, всё еще остаешься живым, а не корчишься от жуткой боли на жертвенном алтаре!

Пока Сухая Рука говорил это, Ицкагани неспешно подошел и встал рядом с владыкой четлан, скрестив руки на груди. Измена! Шоануапе похолодел.

— Запомни и передай слово в слово, — твердо продолжил владыка. — Народ четлан отныне един и неделим. Излучное, Черное Урочище, Крыло и все иные селения служат своему владыке и чтут Золотого Змея Земли! И более никакой бог и никакой правитель не имеют над ними власти. Пусть каконци знает: если его воины снова придут в горы, то мы будем драться с ними, пока не поляжет последний четланин. Я клянусь всем святым, что у меня есть, что вступлю в союз с теночками, с любым иным народом — даже с самим Чужим! — лягу под них, но не дам пурепеча подчинить свои земли!

Сухая Рука яростно раздувал ноздри, шагал на Шоануапе, с каждым словом, с каждой фразой, всё сильнее наседая на торговца.

— Но! — странным жестом четланин воздел вверх указательный палец и улыбнулся. — Мы сможем жить и в мире. Четлане готовы торговать с пурепеча, свободно пропускать их по Мезкале и даже оказывать помощь в защите Закатулы от иных врагов, если те появятся. Все-таки держава пурепеча находится сильно далеко, а мы близко.

— Запомнил? — холодно спросил Ицкагани. — Передай это слово в слово каконци, и пусть твой господин подумает. А от себя добавлю: тебе, Шоануапе, в этих краях лучше больше не появляться. Здесь не рады твоему лживому языку и твоим подлым мыслям.

Два вождя развернулись и удалились в темный дверной проем. К торговцу подошли стражники и грубо вытолкали его на улицу.

Шоануапе был бледным, словно, смертельно больной. Ему предстоял путь в Цинцунцанн и долгий разговор с каконци. Разговор, который не сулил ему ничего хорошего.

Эпилог второй,

он же заключительный

Пещера Аладдина должна быть с тайнами. Иначе, какая она пещера Аладдина? Нет, иначе она просто склад всякого барахла, которое владыка четлан (в моем лице) гордо именует казной.

Поэтому для пещеры просто счастье, что тайна у нее есть. Если пройти основную камеру, если подняться верхней галереей, завернуть налево, и не поверить, что сужающийся проход заканчивается. Если протиснуться коротким шкуродером еще семь или восемь шагов — то можно оказаться перед люком. Нет, реально! Вода проточила такой идеальный круг в полу, что поневоле ждешь увидеть в глубине оранжевую каску сантехника. Но это не канализация. Это небольшая полость, которая расширяется вниз, изгибается, словно человеческий желудок, сужается воронкой и уходит вниз узкой «трубой» — прямо, как кишкой. По этой трубе вниз уходит небольшой, но постоянный подземный водный поток.

Я нашел это место давно, когда Аграба еще только начала строиться. И долго не мог придумать, как этот «желудок» использовать. Сортир вышел бы идеальный, но кому придет в голову так далеко и так сложно добираться до туалета! Так что «желудок» простаивал. До недавних пор…

Запалив факел, я покинул основные камеры казнохранилища, протиснулся по шкуродеру и вышел прямо к черному круглому отверстию. Ладно, зачем подбирать красивые слова: к «очку» я подошел.

— Не спишь? — подсветил «очко» факелом.

В темноте послышалась шумная возня, и глубоко внизу, в слабом пятачке света появилась голова Мацихатлы. Предатель смотрел на меня пустым равнодушным взглядом.

— Убивать меня пришел? — слабым сипящим голосом спросил он.

Третий день тут уже сидит, бедолага. Когда Ицкагани примирился со мной, когда прилюдно