Дом принадлежал Францу Клеберу, видному биржевому маклеру, недавно возвратившемуся из Белоруссии. Уже второй месяц жили здесь друзья. Сюда, в этот город, командировал их Юргенс для прохождения практики в оперативном радиоцентре и окончательного завершения длительной разведывательной подготовки.

Раскуривая сигарету за сигаретой, сидел Никита Родионович, погруженный в думы.

Ему не совсем ясно было, почему их держат здесь такой продолжительный срок, когда двухнедельная практика на радиоцентре показала, что и он, и Грязнов овладели в совершенстве профессией радиста.

«Невозможно представить, чтобы Юргенс забыл своих учеников, — думал Ожогин. — Хотя теперь ему, может быть, не до нас. А возможно, что и сам он уже покинул Германию.»

Во всяком случае, эта командировка не явилась пустым препровождением времени и не прошла бесследно. И из нее друзья смогли извлечь немалую пользу. Во время дежурства на радиоцентре Ожогин и Грязнов сумели установить место пребывания четырех вражеских радистов, действующих на советской территории. Об этом незамедлительно было сообщено на «большую землю».

«Враг хитер и коварен, но вы, друзья, должны оказаться хитрее и умнее его», — вспомнил Никита Родионович напутственные слова командира бригады Кривовяза.

Никита Родионович всегда возмущался, когда слышал бахвальство и болтовню кое-кого из друзей, считавших гитлеровцев только ничтожными трусами, идиотами, дегенератами. Питая к оккупантам смертельную ненависть, он не считал их глупцами и всегда говорил, что-тот, кто говорит подобное, недооценивает силы врага й принижает значение побед, одержанных советским народом над врагом.

— Враг неглуп, но мы должны быть умнее, — пробормотал вслух Ожогин. — Иннокентий Степанович прав, тысячу раз прав...

И невольно всколыхнулись воспоминания.

Что сейчас делают Кривовяз, Изволин, Сашутка, да и все боевые друзья?

Каждый день приносил новости. Союзные войска вступили в Бельгию, Голландию, Люксембург, Германию; Советская Армия освобождает от гитлеровцев Венгрию, Югославию, Чехословакию.

«Остались ли живы друзья, все ли дождутся победною дня?» — думал Никита Родионович.

Стрелка приближалась к часу. Скоро должен был прийти из радиоцентра Андрей.

Ожогин уже давно заметил, что, находясь неразлучно с Андреем в течение более года, они, будучи наедине, подчас не знали, о чем говорить. Кажется, все пересказано, все переговорено. Лежат рядом, думают каждый про себя или перебрасываются отдельными фразами. Все ясно с полуслова, понятны даже жесты, взгляды. А вот стоит лишь остаться одному, как охватывает какое-то чувство беспричинной тревоги, чего-то нехватает.

Вот и сейчас Никита Родионович не мог уснуть, не дождавшись Андрея.

И ничего, конечно, особенно нового Андрей не принесет, ничем не обрадует, а только вздохнет, войдя в комнату, скажет, как обычно: «Ну, все в порядке», и начнет укладываться спать. Да и Никита Родионович, очевидно, ничего не скажет, а тоже ляжет спать.

Ожогин улыбнулся.

Как-то вернувшись поздно домой, он застал Андрея бодрствующим.

— Чего не спишь? — спросил он.

— Одному не спится что-то, — ответил Грязнов.

Значит, и с ним происходит то же самое.

В городе завыли сирены, захлопали зенитки. Никита Родионович поспешил к окну. До слуха явственно донесся рокот моторов. В комнату вбежал бледный Франц Клебер. Бомбежка вызывала у него припадки малодушия и трусости. Трясущимися губами, заикаясь, он проговорил топотом, как бы боясь, что его кто-нибудь услышит:

— Опять налет... Что же будем делать?..

Внутри Ожогина мгновенно поднялась злоба. Ему хотелось прямо и грубо сказать немцу словами русской поговорки: «Что посеяли, то и пожинаете», но он сдержал себя и только безразлично пожал плечами.

— Господи, что только творится, — пробормотал Клебер и начал проверять, плотно ли завешены окна.

Грохнули первые разрывы бомб и, как бы в ответ им, еще яростнее захлопали зенитки. Дом содрогался и шевелился, точно живой, с потолка сыпалась штукатурка, жалобно дребезжали оконные стекла, звенела посуда в шкафу.

Клебер бросился в угол, за большой холодильник, и опустился на колени.

Разрывы, одиночные и серийные, сотрясали воздух. Потом фугаска ухнула где-то близко. Свет мгновенно погас. Взрывная волна в крайнем окне вышибла стекла

и сорвала маскировку. В комнату хлынули потоки холодного воздуха.

Никита Родионович быстро одел шляпу, пальто и направился к выходу. В доме оставаться было небезопасно.

— Господин Ожогин, куда вы? — завопил Клебер.

Как бы не слыша вопроса, Никита Родионович вышел в переднюю, но, вспомнив, что в шкафу стоит чемоданчик с рацией, вернулся в комнату. Клебер куда-то исчез. Захватив рацию, Ожогин через черный ход спустился по лестнице и вышел в сад.

В воздухе стоял грохот от рева бомбовозов, разрыва бомб и стрельбы зениток. Лучи прожекторов беспорядочно рассекали темноту неба, скрещивались, собирались в пучки, вновь расходились. В разных концах города уже полыхали пожары и над крышами метались яркие языки пламени.

Осколки рвущихся зенитных снарядов со свистом шлепались о крышу, врезались в землю.

Никита Родионович прошел в глубь сада, в кирпичную беседку, и сел на скамью.

— Хорошо... — шептали его губы после каждого нового взрыва. — Очень хорошо...

Шесть дней назад Ожогин сам лично сообщил на «большую землю» о том, что город запружен воинскими частями: на кладбище расположились танковые части, прибывшие своим ходом с запада; на вокзале все пути забиты эшелонами с военным грузом; на бывший гражданский аэродром, рядом со стадионом, с неделю назад перебазировалось большое соединение тяжелых бомбардировщиков; в тупике, за элеватором, укрытый маскировочными сетями, стоит состав цистерн с горючим.

Друзья с нетерпением поджидали сталинских соколов, и вот они сейчас добросовестно, со свойственной советским людям деловитостью хозяйничали над городом.

От радостною сознания, что врагу наносится удар в уязвимое место, Никита Родионович забыл даже об опасности, которой подвергался сам, оставаясь в саду. Дом Клебера был расположен недалеко от кладбища, и бомбы падали очень близко. Лишь когда послышался особенно зловещий и до жути близкий рев в воздухе, Ожогин выскочил из беседки и прыгнул в отрытую рядом узкую щель. В первое мгновение он даже не почувствовал под собой что-то мягкое. Было не до этого. Земля задрожала, и невероятной силы взрыв потряс воздух. Посыпались комья земли, щепки... Только стряхнув с себя весь этот мусор, Ожогин понял, что лежит на ком-то. Под ним был человек. Никита Родионович попытался подняться из щели, но вблизи вновь ухнули два разрыва, и он невольно снова опустился. А когда гул самолетов стал удаляться, Ожогин, наконец, спросил: