редко эти открытия записывались за ним — лавры достаются, как правило, не теоретикам, а поисковикам) десятки месторождений нефти, газа, солей — и это задолго до новейших ухищрений поисковой геофизики. Такой у него был метод полевой работы. Быть учеником Гоффа значило то же, что быть хорошим полевым геологом. Мобилизм Вадима Гоффу слегка досаден, но глаз не застит. Работа нравится. Масштабно. Для кандидатской даже и чересчур. Широко схвачено. Нужен отзыв или нет?

— Нужен! Очень нужен. Спасибо. И еще нужен совет.

Дальше получасовой разговор. Все выспросил старик, только кряхтел неодобрительно, когда заходила речь об издержках и эксцессах прошлого между Пиотровским и Орешкиным междоусобия. Насчет разломных зон выразил согласие с Вадимом и несогласие с Пиотровским.

— Я всегда так и думал, хоть и не занимался специально. Вы молодец!

Помолчал.

— Да, трудное это дело. Я вообще его в последние годы не понимаю. Тоже ведь мой ученик, как и вы. Но попытаюсь. Если на совесть не выйдет… Есть между нами один счетец. Не люблю я так, но что ж поделаешь… Это ведь я его доктором-то сделал. Его совсем было покойный Шестаков зарубил на своем совете в вашем, между прочим, нынешнем Институте Земли. Притащил я трех членов вашего совета из нашего института. Престарелых! Вот все удивились — их давно никто нигде не видел. Их голоса все и решили. Как своему выкормышу помог. Может, и зря, теперь думаю. Шестаков был человек, в общем-то, справедливый. Ладно, позвоню, сейчас же. Ждите у телефона.

Это была неожиданная, своевременная и очень сильная помощь. Вдруг выгорит? Вадим пытался читать — не получалось. Все валилось из рук. Сели со Светой пить чай на кухне. Только сели — звонок. В трубке торопливый голос Гоффа:

— Я договорился с ним о встрече. Еду сейчас. Так что сегодня уже не позвоню. Может быть, выйдет номер… До завтра!

Вадим поблагодарил, положил трубку, посмотрел на часы. Присвистнул: было десять вечера. Ай да Гофф!

2

Сумбур этих десяти дней. Надежда. Тяжелый груз ярости и ненависти. Потеря веры и новое ее обретение… Тогда Гофф позвонил на другой день в одиннадцать. Голос его торжествовал, упивался победой…

— С вас коньяк. И не один. Только в три ночи домой вернулся. Значит, пришел я к нему. Игорек — в бутылку: разломные зоны да разломные зоны. Не учел Орешкин моих замечаний — пусть получает. Ну, насчет разломных зон я ему живенько все растолковал. А теперь, говорю, давай карты на стол. Ишаку ясно, что дело не в разломных зонах. И сам — бутылку коньяку из портфеля. У меня была, коньяк двадцатилетний, сверхмарочный… Вертелся ваш оппонент у меня ужом часа два. Начал про вас всякие ужасы рассказывать, такой вы да сякой. Я не принимаю: это, говорю, ты и так знал, а за оппонентство брался. Где ж такое видано? Все уже выпили, чувствую, не могу я его прищемить — изворачивается. Тогда я прямым текстом: а помнишь, говорю, свою докторскую? Кто тебя от Шестакова спасал? Учти, говорю, Вадим сейчас для меня то же, что тогда был ты, и даже больше. И я сделаю все… Смотри, будешь иметь позор… М-да. Только этим и пронял. Представьте, он заплакал! Да как! Мне еще за водой для него на кухню пришлось бегать. Прямо истерика. Раскололся… Некрасивая история. Его, оказывается, выдвинули в члены-корреспонденты. В ноябре будет общее собрание Академии наук…

— Ну, и слава богу. Какая связь?

— А связь самая прямая, как ни грустно. Его выдвинул среднеазиатский межведомственный комитет по литосфере. Так вот неделю назад Пиотровскому оттуда звонил человек по фамилии… Ох, забыл… Надо же… Ну, в общем, тот самый, который устроил это выдвижение. Продвинул, провел через голосование, оформил, ну, как это делается…

— Комитет по литосфере? — Вадим протянул руку, взял с полки академический справочник, стал листать. — Первый раз слышу. Комитетов этих развелось. Что-то и не нахожу. Сейчас… А, есть!

Вадим высмотрел в оглавлении страницу, открыл нужное место. Да, есть такой, только не комитет, а совет… Адрес — ашхабадский. Председатель — академик республиканский Барахоев…

— Да, да! Барахоев! — кричал по телефону Гофф. — И как это я забыл? Кто такой? Вы не знаете? Что вы с ним не поделили? Умеете вы плодить себе врагов… Что вы молчите?

Гофф орал в трубку, а Вадим тем временем читал, не веря своим глазам — хотя и ждал чего-то в этом роде, — следующую строку: заместитель председателя Саркисов Валерий Леонтьевич, канд. ф.-м. наук, и адреса, телефоны, ганчский и джусалинский, московский, основной, дипломатично опущен. Совет-то среднеазиатский.

Вадим прочел строку Гоффу и объяснил, кто такой Саркисов и что именно с ним они не поделили. Звонил, правда, не он, но откуда ветер дует, совершенно ясно.

Затянувшееся его объяснение Гофф прервал нетерпеливо:

— Ну, да ладно, все это имеет сейчас чисто историческое значение. Победа полная. Покаялся Игорек бесповоротно. Клял свою постылую профессорскую жизнь, вспоминал безгрешную кандидатскую юность. Начал перечислять, кого еще продал, кроме вас и Ресницына, так я еле его остановил. Тот еще тип. Но совести маленько осталось. Он при мне вытащил откуда-то страничку с прежней заключительной формулировкой оппонентского отзыва — с ней все будет выглядеть нормально. Сегодня, поклялся, отошлет Крошкину.

Вадим перезвонил Крошкину, порадовал новостью, не вдаваясь в некрасивые детали.

Потом, задним числом, Вадим не раз обругает себя, что позволил событиям вовлечь его в этот новый виток интриг, отступил от первоначального своего намерения принять открытый бой, не отговорил Гоффа от его энергичной, но закулисной, а потому, конечно, сомнительной деятельности. Но логика борьбы состоит не только в том, что на удар надо отвечать ударом. Она порой и в том, что борьба рано или поздно низводится на уровень наименьшего благородства. Он знал, чувствовал, что вместе с Гоффом и Крошкиным, вступив в эту закулисную предварительную борьбу против Пиотровского и тех, кто за ним стоял, автоматически оказывался в чем-то не лучше того же Пиотровского, а пытаясь достичь с ними соглашения на беспринципной основе — так, может, даже и хуже.

В тот момент это все было смутно — в общем тошнотном ощущении, сидевшем где-то по соседству с малодушной надеждой: вдруг пронесет, — и в странном облегчении, почти радости, когда не пронесло, когда дипломатия Гоффа потерпела полный крах.

Да, крах. В тот день отзыв Крошкину не поступил. Поступил он лишь через два дня. Заканчивался отзыв простой и не допускающей двойного толкования фразой. Не соответствует требованиям. Диссертант не заслуживает…

Гофф не нашел Пиотровского. Жена его сказала: уехал, держалась отчужденно, от расспросов, куда уехал, не очень вежливо отмахнулась. Сказала только, что муж будет в Москве двадцатого