ход рассуждений автора справедлив, то Литтлфилд нуждался в некотором времени [не очень продолжительном, впрочем] для торга. Он, по-видимому, прикидывал в уме, что выгоднее — сообщить о находке полиции и получить обещанную премию в 3 тыс.$ или же обратиться к Уэбстеру с предложением выплатить поболее 3 тыс.$ и скрыть факт обнаружения останков. Вполне вероятно, что Литтлфилд даже обдумывал возможность перепрятать останки.

На кухне утром 30 ноября между Литтлфилдом и Уэбстером произошёл некий разговор, связанный с поисками пропавшего мистера Паркмена. Об этом сообщил сам Литтлфилд, очевидно, понимавший, что скрывать тему разговора не следует — если Уэбстер надумает дать показания или даже сделать чистосердечное признание, то сокрытие данной детали вызовет лишние подозрения в отношении Литтлфилда. Поэтому свидетель признал факт такого разговора, правда, не сообщив его детали. По мнению автора, Эфраим Литтлфилд пытался намекнуть профессору Уэбстеру на то, что его тайна перестала быть тайной, а потому неплохо бы оплатить молчание. Но профессор либо не понял этого намёка, либо не считал себя как-то связанным с этим делом, а потому слова уборщика проигнорировал. Впрочем, у Уэбстера всё равное не было значительной суммы денег, способной заткнуть рот шантажисту.

В общем, утренний разговор не сложился… Но профессор, судя по всему, почувствовал некий подтекст или даже угрозу в словах и интонациях Литтлфилда, а потому перед уходом из Колледжа отыскал уборщика в сарае и снова о чём-то с ним потолковал. И уже после этого отправился домой.

Понимая, что шантаж не задался и получить денег от профессора вряд ли получится, Литтлфилд пустился в переговоры с Кингсли, Старквезером и Тренхольмом, когда те появились в здании колледжа во второй половине дня. Это странное предложение «подойти через 30 минут» имеет, по мнению автора, одно-единственное убедительное объяснение — Литтлфилд поставил вопрос о выплате ему денег в случае сообщения о местонахождении останков Джорджа Паркмена. Поименованная троица — Кингсли, Старквезер и Тренхольм — не могли сразу дать исчерпывающий ответ, либо их ответ не устроил Литтлфилда. Возможно, последний потребовал каких-то письменных гарантий от вдовы Паркмена [напомним, Кингсли не являлся полицейским и в этом расследовании выступал в роли доверенного лица жены пропавшего джентльмена]. Поскольку подготовка такого документа требовала некоторого времени, была достигнута договорённость, что этот разговор будет продолжен «минут через 30», то есть когда Кингсли получит его от жены Паркмена.

И лишь после того, как необходимые гарантии были Литтлфилду предоставлены, уборщик согласился привести полицейского Тренхольма к проделанному в подвале пролому. И кстати, точного времени, когда это произошло, мы также не знаем — свидетель почему-то не озаботился тем, чтобы сообщить точное время суду, а в последующем никто его об этой детали не спросил. Между тем, по косвенным соображениям [просто прикидывая, как развивались события далее] мы можем предположить, что Тренхольм увидел останки в подвале не ранее 7 часов вечера. Таким образом, получается, что полицейские в компании Кингсли возвратились в Медицинский колледж спустя не 30 минут, а гораздо позже. Что лишь подтверждает предположение о неких переговорах, по-видимому, связанных с гарантиями выплаты денег, которые в это время происходили.

Разумеется, Литтлфилд не хотел углубляться в эти детали. Не желала этого и сторона обвинения, ведь если бы присяжные узнали правду о событиях того дня, то это сильно повредило бы репутации свидетеля. Всем бы стало ясно, что Эфраим Литтлфилд вовсе не борец за торжество правды и справедливости, а банальный сквалыга, обеспокоенный тем, кому выгоднее продаться — начальнику полиции или убийце? Кстати, в свете всего, изложенного выше, уместно было бы поставить вопрос о невиновности Литтлфилда в убийстве. Ведь если свидетель лгал в одном, то где гарантия, что он не лгал в другом?!

После этого подзатянувшегося отступления — совершенно необходимого, по мнению автора — вернёмся к показаниям Эфраима Литтлфилда. Рассказав, как профессор Уэбстер ушёл из колледжа в 15:45, свидетель весьма лаконично сообщил о появлении полицейского Тренхольма, которого он отвёл к проделанному пролому. Далее он весьма живописно поведал о появлении полицейских, приезде начальника полиции Тьюки и своём разговоре с последним. В целом эти показания уборщика хорошо соответствуют тому, что суд уже знал от других свидетелей.

Существует ещё одна деталь, которую в этом месте никак нельзя обойти молчанием. Речь идёт о прекрасной осведомленности Литтлфилда о всевозможных деталях обстановки помещений профессора Уэбстера. Он знал, где что лежит, какие ключи что открывают и т. п. — в общем, он прекрасно ориентировался на месте и деятельно помогал проведению обыска. Вот уж воистину пострел, который везде поспел!

Пятый день процесса — 23 марта 1850 года — открылся перекрёстным допросом Литтлфилда. Не обошлось без некоторых любопытных открытий, о которых нельзя не упомянуть. Так, например, адвокат Сойер добился от свидетеля признания того факта, что тот был осведомлён о назначении денежной премии тому, кто поможет установить судьбу Джорджа Паркмена. Первоначально Литтлфилд отрицал свою осведомлённость в данном вопросе, на чём даже настаивал во время дачи показаний коронерскому жюри в декабре 1849 года. Однако в уголовном суде Литтлфилд отрицать этого не стал, понимая, что теперь ложь под присягой оставит его без этой самой премии. И вот тут-то Сойер очень удачно указал свидетелю на изменение ранее данных показаний. Уборщик опрометчиво заявил, что показаний не менял и всегда утверждал одно и то же, однако расчёт на плохую память оппонента себя не оправдал!

Адвокат тут же представил стенограмму заседания коронерского жюри, в ходе которого Литтлфилд настаивал на своей полной бескорыстности и уверял, будто ничего не знает о деньгах, обещанных за помощь расследованию.

Момент для стороны обвинения получился очень неловкий. Сначала была предпринята попытка доказать, будто в предъявленную стенограмму закралась ошибка — прокурор и судья занялись тем, что буквально по пальцам принялись высчитывать, кто, когда и какие выплаты обещал [Напомним, что сумма премии пересматривалась в сторону увеличения по меньшей мере дважды, кроме того, отдельная премия была назначена за обнаружение золотых карманных часов Джорджа Паркмена]. В результате загибания и разгибания пальцев прокурор получил результат прямо противоположный тому, на который рассчитывал — оказалось, что о выплатах было объявлено даже на сутки ранее, чем это было указано в стенограмме коронерского жюри.

Литтлфилд, сообразив, что упорствовать в отрицании своей осведомлённости чревато большими осложнениями для него лично, поспешил признать ошибку. Он заявил следующее: «Я тогда знал, что вознаграждение было предложено. В воскресенье я вместе с другими исследовал здания в этом районе. Я никому не говорил, что хочу получить предложенную награду; не говорил об этом и доктору Уэбстеру.»[23] Продолжая