Когда все затихло, когда она уже подумала, что все, спаслась, – один из убегающих вернулся. Она не видела его, но слышала – и застонала, пытаясь отползти от посвистывания и щелканья, заглушаемых звуком первых капель ливня и грохотом молний. Алина с трудом волочила тело по острой траве, уперлась в выросшую перед лицом кочку, замерла и затаила дыхание, тихонько поскуливая. В нос ударил мощный запах муравьиной кислоты, свист раздался, казалось, прямо у ее макушки – и тут разверзлись небеса и ударила гроза.

Существо в спешке убегало, оглушительно топая. А над принцессой из низких туч били бесконечные молнии, и воздух щипал электричеством, и луг поплыл, покрылся водой – она заливалась в ухо, добралась до ноздрей, и Алина, леденея от собственных движений, повернулась лицом к бушующему небу и открыла рот. Жажда оказалась сильнее страха.

Вода здесь была с кисловатым привкусом, словно в нее брызнули сок лимона. Но главное, что она была, и ее можно было пить – и Алинка глотала, размазывая ее по грязному лицу, и с ужасом смотрела прямо на тучи, по которым паутинкой пробегали белые разряды, вдавливая принцессу в землю оглушающим громом. И твердила себе, как молитву: «Это сон. Ничего случиться не может. Я сплю. Сплю».

Гроза уже вечность выла и терзала землю – от вспышек и жестких струй заболели глаза, и холодно стало, а вода все прибывала и прибывала. Но наконец грозовой вал ушел в сторону леса и снова выглянуло солнце. И потянулись вверх, к серым прозрачным небесам, острые языки тумана.

Алина снова приподнялась, всхлипывая, – еще никогда кошмар не длился так долго. В животе заурчало – то ли от страха, то ли от голода, – и она чуть не сорвалась в истерику – настолько настоящим все казалось на этот раз.

Опять попыталась встать, увязая в жидкой грязи, скользя по ней коленками и локтями. Наконец и это удалось, и принцесса выпрямилась, расставила руки для равновесия и глубоко вдохнула плотный воздух, чувствуя, как стекают по телу потоки грязи.

Что-то щекотало спину, слишком жесткое для волос, и Алинка, стараясь не упасть, кое-как завела руку за плечо, нащупала странную мокрую тряпку, потянула ее – и взвизгнула от боли. Изогнулась, попробовала дотянуться сбоку. Зажала в кулак, удивляясь непривычным ощущениям – она будто касалась своей кожи и чувствовала прикосновение пальцев. И вытащила пойманную «тряпку» вперед.

А потом долго и тупо смотрела на то, что оказалось в руке.

Там был пух. Грязный, длинный, тонкий, рыжевато-черный пух. Он покрывал длинное сжатое крыло – и это крыло совершенно точно было частью ее тела, потому что вдруг прострелило плечо, и от этой боли крылья – ее крылья! – вдруг захлопали суматошно, забили по спине, по бокам, и принцесса не удержала равновесие, снова свалилась, подвернув под себя новообретенную конечность и взвыв.

– Да что же это такое! – пробормотала она, отдышавшись. Зажмурилась, смахнув слезы, и пожелала проснуться. Поскорее.

Но ничего не получилось.

Пришлось встать и брести к лесу, увязая в болоте и чувствуя, как яростно печет солнце, как нагреваются макушка и плечи, несмотря на длинные волосы. Надо было идти, потому что еще немного, и она здесь точно изжарится.

Алина кое-как натянула на голову уголочек крыла – мышцы были непослушными, как бывает в занемевшей ноге, и приходилось придерживать его рукой. А когда она пыталась им пошевелить, получалось только беспорядочное дерганье и хлопанье, как у испуганной курицы. Словно у птенца, учащегося летать.

Алина шла по вспаханному тха-охонгами затопленному лугу, а лес был все так же далеко и почти не приближался. В голову то и дело ударяло какое-то далекое жужжание, и перед глазами снова все плыло. А жужжание приближалось… и вдруг будто струна лопнула, и принцесса отчетливо услышала:

– Госпожа, госпожа, просыпайтесь… завтрак скоро… Да как же добудиться-то? Госпожа… Ваше величество, как хорошо, что вы здесь! Простите, что попросила позвать… вот… Разбудить не могу.

У Алины резко закружилась голова, и она остановилась, покачнулась от странных, почти безумных ощущений.

Ко лбу словно прикоснулась теплая рука – перед глазами сразу все потемнело, – и пятая Рудлог распахнула глаза, увидев склонившуюся над ней обеспокоенную Василину, и потянулась к ней, схватилась за ладонь, задыхаясь от крика и боясь, что ее снова утянет обратно. Потому что одновременно со своей спальней она видела ослепительное белое солнце и далекий тропический лес и ощущала грязь под ногами. Тело прошило теплом – и кошмар выпустил ее и тут же подернулся дымкой, забываясь, уползая за эмоции, за счастье, за облегчение.

– Какая ты холодная, – встревоженно сказала Василина. Выглядела она очень усталой. – Заболела, Алиш?

– Нет, – жалобно ответила принцесса, подползла к краю кровати и прижалась к сестре, обхватив ее за бедра. – Кошмар приснился. Опять. Мне почему-то часто стали сниться плохие сны, Вась.

Королева присела на кровать, кивнула горничной, отпуская, и крепко обняла вцепившуюся в нее Алинку. И пятая принцесса затихла, постепенно согреваясь. И перестала плакать.

А королева долго гладила ее по спине и не могла, не имела сил оторвать от себя этого испуганного ребенка. А нужно было: фамильное чутье, тревожившее ее уже более часа, вдруг оформилось в осознание, что Марина здесь, рядом. Что она вернулась.

Марина

Рана в боку ныла и дергала, но все оказалось не так страшно, как я думала. Горячий душ смыл мои слезы, оставив голову пустой, и я, стараясь не шевелить левой рукой и не тревожить бок, яростно терла себя губкой, убирая сажу и копоть. Вода на пол лилась черная, грязная, оставляя жирные следы, и я почти заснула там. Очнулась от того, что стала сползать вниз. Пошатываясь и зажимая рану ладонью, вышла из душа и оперлась о мраморную плиту перед зеркалом. И только потом решилась осмотреть себя.

От вида разорванной кожи замутило, и вдруг ударила боль.

Вода сняла засохшую корку, и кровь текла по бедру, капала на плитку пола. Летающее чудовище прихватило своим крюком кожу, порвало мышцы, но, слава богам, несмотря на мою худобу, не задело внутренние органы и не проникло в брюшную полость.

Нужно было сразу идти к врачам. Я разогнулась – страшно кружилась голова, – потянулась к красному полотенцу с нашим гербом и, кое-как укутавшись, вышла в спальню.

Меня уже ждали, и лица старших сестер не предвещали ничего хорошего.

Василина и Ангелина шагнули ко мне одновременно, сжали в объятьях; Вася заплакала, Ани так вцепилась в плечо, что еще немного – и проткнула бы не хуже стрекозы.

Отпустили. Я стояла, глядя на них, они смотрели на меня – и тишина становилась звенящей, и очень хотелось опустить глаза.

– Ты даже не подумала зайти и сказать, что все в порядке, – сквозь слезы, очень зло произнесла Василина.

Я села на кровать и обхватила голову руками. В боку разгорался пожар.

– Ты подставила всех нас. Нарушила свое слово.