и связь это чувствует. А возможно, здесь есть что-то ещё… — король снова содрогается от смеха, будто взболтнул шутку.

Но для Эсфирь это далеко не шутка. Проклятье, не иначе. Как он поведёт себя, если поймёт, что она принадлежит ему? Что она — его пара? Откажется ли от неё из-за ненависти? Или… или, наоборот, заставит провести церемонию родства душ, что несомненно укрепит его власть, удвоит их силы и принесёт королевству огромное оружие? Король, что способен управлять душами нежити и людей, имеет собственное подспорье, вечный заряд силы, который не способен иссякнуть. Он станет непобедимым. А в его величии усомнятся лишь самоубийцы.

Ему уготован путь третьего Пандемония. Один когда-то пал с небес. Второй когда-то пал в немилость бога, совершив страшный грех. Третьего предал народ. Все трое стали возлюбленными сыновьями Хаоса. Перерождёнными им. Братьями.

Эсфирь хмурится, кажется, вникая в суть замысла. Хаос, как и Бог, никуда не делись. Не исчезли. Не сбежали. Онижилив своих творениях. И если продолжением Хаоса — был Видар, то продолжением Бога — люди. Эсфирь хлопает глазами. Видар мог управлять людьми. Ознаменовал собой времена Хаоса. А она — слыла якорем, взывающим к чистому и светлому чувству — Любви. Она была способна удержать его от шагов, разрушающих миры.

— Ничего другого здесь нет, — напряжённо проговаривает Эсфирь.

Бьёт его по руке, но король, дёргает ведьму на себя.

Она падает, смотря в яркие глаза, подёрнутые туманом опьянения. И пусть ведьма поступает словно импульсивный подросток, старающийся доказать правоту своих мыслей. Пусть. Всю её жизнь она лишалась права выбора. Ей даже указали, кого любить. Какой любовью. И какие плоды любовь эта принесёт.

Эта связьдолжна быларазорваться. Может, потому что она — эгоистичная дура. А, может, потому что ей было плевать на то, что случится с мирами дальше. Куда важнее — собственное состояние, как психическое, так и физическое. На доске приоритетов Эффи всегда выбирала себя. Потому что это единственное, что мало-мальски было подвластно.

— Иногда мне даже жаль… — хмыкает Видар, не в силах оторваться от разноцветных глаз. — Знаешь, Себастьян почти мечтал, чтобы ты оказалась его родственной душой. Он всегда убеждал меня, что они существуют. И сейчас убеждает. — Эсфирь, кажется, разучилась дышать за несколько слов. — Но, по правде, если они есть, то его родственная душа — Изекиль. Они даже чем-то похожи, — он снова смеётся, видимо, над своими спутанным мыслями или над тем, что в пьяном виде, лёжа на траве, разговаривает с ненавистной ведьмой. — Так вот, мне иногда интересно, может, у меня она тоже есть? Может, конечно, она даже не родилась. А может… — заметив, как округлились глаза ведьмы, он заходится в каком-то сумасшедшем хохоте. — Расслабься, мы никогда не подходили друг другу. Может быть, поэтому мне ижаль, — уже тише добавляет он.

Неловкое молчание укутывает их от звуков природы. Эсфирь хочет отодвинуться и со всей отмаши дать ему пощёчину. Как он смеет? Как смеет сначала не доверять, затем напрямую заявлять, что использует её ради выгоды, а, напившись, мечтать о ней?

Предугадав это движение, король перехватывает руку, мерцая странным огнём задора в глазах. А затем меняется с ней местами, подкладывая под себя, касаясь телом настолько близко, что пожар вспыхивает сам собой, их губы едва соприкасаются. Свободной рукой он бережно поправляет камзол на её округлых плечах, что норовил скатиться с округлых плеч.

— Ты говорил, что в замке есть зеркало, которое может показать тебе все тайны… — Эсфирь говорит первое, что приходит на ум, чтобы оттянуть момент поцелуя. — Это действительно так или очередная уловка?

— А ты от меня что-то скрываешь?

— Хочу знать, в самом ли деле ты доверяешь своей Советнице.

— Ты очень много раз смотрела в него, иногда даже неприлично долго, неужели, так и не догадалась? — с его губ слетает смешок, который в ту же секунду обжигает её губы.

— Мы, что играем в «Алкион»[1]?

— Ладно, — Видар касается подбородка ведьмы пальцами. — Смотри, мне уже нечего скрывать.

— Куда? — тушуется ведьма, чувствуя дурманящее тепло его кожи.

— В мои глаза.

Она неосознанно ахает. Не было никаких заколдованных зеркал, потому что Видар мог считать намерения существ с любой поверхности, где отражался глаз. А самая опасная отражающаяся вещь — его глаза. Глаза, что служили зеркалом души.

— Ты знаешь все мои тайны? — настороженно спрашивает она.

— Я ещё в своих недостаточно утонул, — ухмыляется в ответ, той самой гадкой ухмылочкой, которую ежесекундно хочется стереть. — Но, если понадобится, я узнаю всё, что мне потребуется.

— Как я пойму, что ты читаешь меня? — Эсфирь не удерживается, чтобы не коснуться его губ.

— Цвет моих глаз тускнеет. Я могу причинить адскую боль при этом, а могу быть так нежен, что ты даже не догадаешься, если не будешь смотреть так пристально, как сейчас, разумеется.

Его губы снова касаются её, невесомо, нежно, а пальцы аккуратно поглаживают подбородок.

— Клянись, что никогда не сделаешь это со мной, — Эсфирь резко укладывает свои ладони ему на щёки.

Только безрассудством она могла защититься от него. И сейчас оно проявлялось в крайней мере.

Видар усмехается. Знала бы она, сколько раз он порывался это сделать. И сколько раз бил сам себя по рукам.

— Я не могу поклясться в том, чего так хочу, — Видар обжигает её губы дыханием, чувствуя дрожь в теле ведьмы. Не от страха. От желания.

— Достопочтенный Король Первой Тэрры, наречённый званием Чёрного Инквизитора и Поцелованного Смертью, зовущийся среди нежити Кровавым Королём, Вы только что скомпрометировали честь моей сестры Эсфирь Лунарель Бэриморт, урождённой маржанки, отречённой принцессы, наречённой званиями Верховной Тринадцати Воронов и Поцелованной Смертью, Вашей Советницы. Призываю ответить за содеянное или пасть в дуэли от моей руки — Принца Пятой Тэрры, покровителя малварских Карателей — Паскаля Яна Бэриморта — отречённого брата. Прошу взять во внимание, что в крови перерождённой Хаосом ведьмы ещё течёт кровь малварских королей и королев и где-то бьётся её сердце, что выращено Малвармой.

Голос Паскаля разрывает небо непрошенным фейерверком. Эсфирь и Видар медленно поворачивают головы на звук. Малварский принц тяжело дышит, будто произошло что-то непредвиденнее валяния короля и советницы на траве в объятиях друг друга. Рядом с ним стоит его охранник, таращась на короля и ведьму, как на солнце.

— Твою мать… — тихо хмыкает Видар, озорная ухмылка никак не хочет сходить с губ.

— Не примазывайся к моим выражениям, — зло шепчет Эсфирь, понимая, что только что на неё сошла снежная лавина. — И слезь уже с меня!

[1] Алкион — традиционная игра нежити, при которой одновременно говорят правду и ложь. Правда