— Видар… — переборов себя, Изекиль пытается вернуть его внимание.

Король не знал, кому доверять. Но, что хуже — кто повинен в произошедшем? Неужели, он настолько расслабился с приходом ведьмы, что подорвал собственный авторитет жестокого правителя?

Видар поднимает глаза на Изекиль только тогда, когда ощущает дрожащую руку на своём запястье.

Изи видела многое за солдатскую жизнь, но боялась только такого состояния короля, когда он мог в один щелчок не только лишить жизни, но и прихватить с собой добрую половину Тэрры.

Два сапфира сверкают отблесками стали, а вокруг роятся души — озлобленные, ожесточённые, кровожадные. В кромешной черноте даже корона блестит первородным гневом.

Он медленно выдыхает. Темнота сгущается, словно отрезав его и шпионку от внешнего мира.

— Каждый раз в видениях и снах я вижу, как ведьма убивает меня, — каждое слово Видара — кинжал.

Изекиль глупо моргает, потерявшись в темноте. Она крепче сжимает запястье короля, чтобы тот не утонул в своем мраке, и не утащил её за собой.

— Любое случайное прикосновение ведьмы ко мне… — продолжает король. — Вызывало видения. Затем начались кошмары. Поэтому Кристайн посоветовала отвар. Не сказать, что с ним пришло облегчение, но видения средь бела дня исчезли. Кошмары значительно поубавились.

Видар опускает взгляд на руку Изекиль, и она, словно отмерев, убирает её, предварительно крепко сжав запястье, будто ещё больше утешая. Чернота начинает постепенно развеиваться, заползая обратно в короля.

Он склоняет голову к плечу, зажимая кожу на шее пальцами. Демонов морок пошёл на спад после оберега ведьмы… Инсанис знала обо всём с первого дня…

— В военном лагере, у наших новых границ, я не видела, чтобы ты что-то принимал.

Изекиль и правда не заметила никаких флакончиков или что-то отдалённо напоминающее лечебные отвары.

Видар плотно стискивает зубы, играя скулами. Его лучший шпион не смог заметить зелья только потому, что его не было.

Он резко впивается в фиолетовые радужки Изекиль.

— Я не принимал в лагере…

— И? — напряжённо спрашивает Из.

— Сон был, но не такой, как прежние…

— Тоже с ведьмой? — интересуется она.

Видар лишь тяжело выдыхает в ответ, а Лунарис всё понимает без слов. Она внезапно замечает в его глазах то, что способна увидеть лишь девушка, чувствующая такое же сильное, такое же пожирающее безответное чувство — любовь. Искреннюю, настоящую, что миновала его гнев, отрицание, злость. Изи в замешательстве делает шаг назад, радуясь, что Видар настолько обращён в самого себя, что попросту не замечает реакции.

Онне ненавиделмалварку. Он хотел, искренне желал обратного, но в конечном итоге всё стремилось к другому: он ненавидел себя за то, что позволил надломиться своей душе и не заметил надлома, чтобы стянуть его обратно, а когда всё-таки прозрел — то ведьма, сама того не зная, пустила корни по всему организму.

Король обессиленно садится на кресло, укладывая голову на руки перед собой.

— Думаешь, онаво всём виновата? — тихо спрашивает Изекиль.

«Конечно, он так не думает, глупая ты дура! Ты только что увидела его оголённый нерв! Да, даже если она взорвёт нашу землю — он сможет найти этому оправдание!»

— Нет. — Изекиль едва слышно фыркает, подтверждая свои мысли. — Она наслала на меня оберег. Я затылком вижу, как ты смотришь. Не удивляйся. Я вытащил её из воды в день испытания, она отблагодарила защитой. И предугадывая последующий вопрос: «Нет, для меня это не опасно». Это как дополнительная функция защиты для…

— Но ведьмовская защита — это нерушимое колдовство… Тем более Верховной. — Изи не даёт договорить, зная, что даже неловкое слово может пробудить ярость, сидящую в нём.

— По этой причине я и снимаю все подозрения, — тихо произносит Видар.

Но Изекиль знала, что этому была ещё одна причина — ослеплённое сердце короля не могло поверить в предательство. Изи знала это на собственной шкуре. Наверное, поэтому она до сих пор не могла отпустить Себастьяна, не могла поверить, что когда-то он выбрал не её, а страну. Сердце солдата знало, что так правильно, но сердце обычной девчонки ревновало так сильно, что не смогло справиться с этой ревностью, не смогло с ней жить, не смогло исправно служить. Только знала она и то, что Видар — другой. В отличие от Себастьяна, у него никогда не было выбора, он обязан любить свою страну. Но… онмогпойти на что угодно ради той, кто по-настоящему завладеет его сердцем. РодКаина. Родзмеев.

— Нужно послать за ней. Она определит, кто стоит за этой работой, — Изекиль с готовностью поднимается, но едва заметный жест левой рукой короля останавливает её. — Почему нет?

— Потому что я разберусь в этом сам, она… онане нужнамне для этого.

«Упрямый баран!» — но вместо этого ответа Изекиль сдержанно дёргает уголками губ:

— Не дури. У тебя это может занять месяцы, когда как у неё — чуть меньше двух минут. Тем более, что она, скорее всего, уже знает, кому принадлежит отвар и какая ведьма постаралась.

Видар поднимает голову, поворачиваясь к огромной арке. За ней — солнечные лучи заливали зелень ярким тёплым закатным светом. Ведьма, что исчезла из его покоев — делала его слабым, подрывала авторитет… заставляла бояться своего собственного сердца, разума и… души. Демоновой души, что каждый раз рвалась навстречу к ней, что изнывала от боли, когда он не находил её колкого взгляда, что просила её в свои объятия снова и снова.

Она. Не. Нужна. Ему.

— Мы сегодня выпьем или как? — он поворачивается к Изекиль.

На лице больше не было смешанных чувств, лишь скотская мальчишеская ухмылка и озорной блеск в глазах.

«Свела же жизнь с лицедеем», — фыркает про себя Изи, но садится обратно в кресло, принимая бокал из рук короля.

⸶ ⸙ ⸷

Тёплый альвийский ветер обнимал каждую прядь огненных кучерявых волос. Даже ночь не могла скрыть бесовской цвет под плотным покровом. Эсфирь не стремилась прятаться. Она желала простоисчезнуть, раствориться под покровом ночи и оказаться где-то, где смогла бы вздохнуть полной грудью. Где не было бы королей, споров о вечном Балансе, разрушающей магии.

Гладь Альвийского каньона напоминала огромное зеркало. Эсфирь усмехается. Забавно, окажись Каньон тем самым заколдованным зеркалом Видара, с которого он мог считать все людские помыслы. Мысль слыла бредовой, но кое-что всё-таки объединяло воду и Видара — цвет. И то, как одинаково оназахлёбываласьв обоих.

Сидя на помосте, где относительно недавно проходило испытание, она так и ждала, что из глубины вынырнет ундина или навка и начнёт плакаться о своей жизни. А когда посчитает, что её «жертва» вдоволь прониклась сказками, то утащит на глубину обгладывать кости.

Эсфирь