Все-таки он, повозившись немного, кое-как выпрямился, упираясь руками в стенки узкой длинной ямы. Она была неглубока, всего в человеческий рост, так что можно было, подпрыгнув и ухватившись за край, попытаться вылезти. Но не больно-то напрыгаешься со сломанной ногой. Тут и стоять неудобно. Кричать и звать на помощь? А толку? Кто явится ночью на кладбище, привлеченный его криками? Еще решат, что это мертвец пытается выбраться из могилы.

Мертвец… Лясота окинул яму пристальным взглядом. Неглубокая, на кладбище, узкая, длинная… Могила? Свежая могила?

— Чур меня! — прошептал он. Нет уж, со сломанной ногой или без, а надо отсюда выбираться.

Подпрыгнув раз, другой и третий, убедился только в одном: так легко ему не выбраться. Земля по краям была рыхлой, зацепиться не за что. Пальцы только погружались в нее и тут же соскальзывали вместе с пригоршнями земли.

Тогда Лясота сбросил с плеч вещмешок и стал целенаправленно ссыпать в яму землю, подкидывая ее к одному краю. Если яма станет немного мельче, выбраться будет легче. Работать приходилось по очереди то одной рукой, то другой, придерживаясь второй за стену, чтобы не опираться на сломанную ногу. Лубок он сделает потом, когда выберется. Загребая пригоршни земли и ссыпая их под ноги, он старался не думать о том, сколько времени провозится и что будет делать потом. Он опаздывал, опаздывал серьезно — с лубком на ноге далеко не уйдешь. Михаил Чарович опережает его почти на сутки. А с этой задержкой — и на всю оставшуюся жизнь.

Отгоняя от себя эти мысли, он работал как одержимый, как вдруг услышал над головой голос:

— Это кто тут возится? Ась? Отвечай?

Лясота замер, затаив дыхание.

— Чего притих? — Тот же голос. — Отвечай, кто ты есть? Человек аль дух?

— Человек, — осторожно ответил Лясота.

— А не врешь?

— Истинный бог! — хотя его не могли видеть, он старательно перекрестился.

— Ладно. А чего тут делаешь?

— Пытаюсь выбраться.

— Из могилы-то? — захихикали в ответ.

— Я в нее упал.

— Как?

— Случайно! Шел-шел и упал, — разозлился Лясота. — Ногу сломал… Ты или помоги, или вали отсюда на хрен!

— А ты не ругайся, а то хуже будет, — строго оборвал голос. — На вот, хватайся!

В яму сунулась, стукнув его по макушке, суковатая палка. Еще не доверяя полностью, Лясота ухватился за нее, одной рукой, оперся другой о край ямы, попрыгал, выбирая устойчивое положение.

— Готов, что ли?

— Угу…

В следующий миг палка, как живая, рванулась из руки, и Лясота от неожиданности чуть не разжал пальцы. Тот, кто держал палку с другого конца, был явно очень силен — ведьмака буквально выбросило на поверхность. Он упал животом на край, подтянулся на руках, осторожно отгребая подальше от ямы и приподнимаясь.

— Спасибо те…

Слова благодарности замерли на губах. Опираясь на клюку, перед ним стояла древняя старушка. Темное платье, темный платок, из-под которого торчат пряди волос, меховая накидка, старый засаленный передник, темное лицо.

— Чего застыл? — поинтересовалась старушка знакомым голосом.

— Это ты меня… ну… вытащила?

Та захихикала.

— Скажешь тоже — я! Да нешто мне под силу такого бугая как морковку из земли выдернуть? Ты на себя-то посмотри — и на меня. Здоровый, как жеребец!

— Я ногу сломал, — почему-то напомнил Лясота.

— Нога не спина, — отмахнулась старушка. — Сам ты выбрался, олух. Срок просто тебе еще не вышел, вот мать сыра-земля тебя и отпустила. Ладно, ступай за мной.

— Я ногу сломал, — повторил Лясота.

— Ступай, говорю! — повысила голос старушка. — Иль тут оставайся, малахольный! Столько верст на своих двоих отмахать — ничего, а тут два шага на одной одолеть — непосильная ноша.

Лясота с тоской посмотрел вперед. Они со старушкой стояли на краю небольшого — сажени три в ширину — огородика, где одна к одной теснились грядки с какой-то зеленью. Что там росло, в темноте не разобрать. За грядками, чуть подалее, виднелась наполовину вросшая в землю изба. Рядом в кустах угадывались очертания сараюшки. Сбоку был небольшой навес для дров. Дверь в избушку была гостеприимно приоткрыта.

Идея опереться на бабку, как на костыль, была отброшена сразу — старушка каким-то образом оказалась уже возле двери, маня его за собой. Скакнув пару раз, Лясота оглянулся.

— Мои вещи…

— Ничего с твоим добром не станется. Не пропадет. — И старушка нырнула в дом.

Стиснув зубы, Лясота кое-как доковылял до порога.

— Давай-ка сюда, коли не боишься! — из недр избушки позвала старуха.

— После того как побывал в могиле, я уже ничего не боюсь, — попытался пошутить Лясота, перескакивая через порог.

Внутри дом оказался больше, чем снаружи; пришлось прыгать через сени, чем-то напомнившие ему такие же сени в доме у колдуна на чертовой мельнице. Добрался до внутренней двери, кое-как перевалился через порог.

В единственной комнате было жарко, словно в бане. Лясота мгновенно взмок. В массивной печи, занимавшей почти треть помещения, пылал огонь, служивший и единственным источником света. Лясота без сил привалился к стене, тихо сползая на скамейку.

— Сюда давай! — Старушка суетилась в противоположном углу, в тени от печки.

— У меня нога сломана, — в третий раз напомнил он.

— Сломана — не вырвана. Иди сюда да раздевайся.

— Ты, старая, что? Умом тронулась?

Хозяйка дома мигом оказалась рядом и больно тюкнула его в лоб.

— Чего мелешь? Да больно ты мне нужен, человек!

И одно это слово, сказанное небрежно и презрительно, объяснило Лясоте сразу все. Он с тоской обернулся на дверь! Сумеет ли?

— Испугался, Аника-воин, — рассердилась старушка. — А со змеем еще пришел ратиться!

— Со змеем? — переспросил он. — А с чего ты взяла?

— Да сюда испокон веку такие, как ты, ходят. Все ходят и ходят, ходят и ходят, делать им больше нечего… Раньше-то часто ходили, чуть ли не каждый год по богатырю, а вот теперь поменьше что-то стало. То ли богатыри повывелись, то ли дурни перевелись… И у всех одно на уме: как бы змея одолеть и богатства, что он хранит, себе забрать. Повидала я таких на своем веку! И-и, касатик, один другого чуднее! Кто силой змея брать решит, кто умом-хитростью, кто ловкостью, а кто колдовскими силами. Ты-то чем его воевать собрался?

— Ну… — Лясота замялся, догадываясь, что про пару многозарядных пистолетов говорить старушке не стоит, И не потому, что не был уверен, что она поймет его объяснения, а просто он вдруг сообразил, что действительно не знает ответа на этот вопрос. Свинцовые шарики-пули, по шести в каждом, предназначались для людей.