Только тот, кто не имеет дачи, думает, что на даче отдыхают. На даче работают. Причем так, как никогда не работают в государственном секторе, где получают зарплату. Грыжи и переломы, как правило, нажиты на даче, и получившие их граждане стоически терпят страдания, чтобы дотянуть до городской квартиры, а еще лучше до работы и там обратиться к врачу. Поскольку тогда травма считается производственной.

Мягко вливаясь в круг сельскохозяйственных интересов дачника, каждый горожанин будит в себе крестьянские инстинкты и начинает судорожно взращивать, рыхлить и пересаживать, а также прививать и удобрять. Это в том случае, если фазенда у него новая и не требует фундаментального ремонта. В этом случае, хотя и в любом другом, с утра до ночи он стучит молотком. «Ни дня без гвоздя!» — первый лозунг дачника, «Ни секунды без лопаты» — второй.

Если вы видите на дачном участке даму в шляпке, возлежащую в гамаке, или мужчину с газетой — это гости! Они приедут и уедут, сгинув как неприятное, но непродолжительное стихийное бедствие.

Человек с лопатой в руках или женщина с тяпкой, он в штанах, которые не распадаются на ингредиенты только потому, что крепко сшиты заплатами, она в полинялом тренировочном костюме без следов косметики на загорелом, местами облупленном носу — вот счастливые дачевладельцы! Это они с утра до вечера лопатят компост, разводят мочевину, сыплют торф в нужники и черпают оттуда «бесценное», по их мнению, удобрение.

Страсть к садоводству притупляет в них многие эмоции и снимает налет воспитанности. Истинный садовод может во время ужина в запальчивости при тащить к столу нечто в ведре, что необходимо лить под огурцы или под кусты, и показывать, до какой консистенции это нечто нужно разбалтывать, ничуть не смущаясь, что приехавшие из города гости едва не падают в обморок. И с этой минуты до конца дней своих огурцы или помидоры с грядки в рот не возьмут.

Инстинкт посадки и взращивания как эпидемия захватывает и детей, независимо от пола и возраста. Вот только у детей иное чувство времени, и поэтому у них нет терпения дождаться осени, чтобы снять урожай. Наутро после посадки яблоньки они выдергивают ее, чтобы посмотреть, на сколько выросли корни. Когда же наступает осень и папа с мамой или еще чаще дедушка с бабушкой торжественно ставят перед ним тарелку с урожаем, ребенок уже откипел и смутно помнит, как что-то там весной втыкал в землю...

Мне удалось сократить время между усилием и результатом.

Человек я азартный и потому полностью отдался зову предков, когда у меня появилась возможность насадить сад. День и ночь торчал я с лопатой, и, в общем, многое удалось. Вот уже почти десять лет я на дачу ни ногой, а по нескольку мешков яблок и ящиков слив сын оттуда привозит.

Я же не езжу, потому что боюсь разрыдаться, когда увижу, как зарос и одичал мой сад! Сад нуждается в постоянном, ежедневном уходе, как ребенок. Он страдает, как человек. Он же живой...

Ну не будем о грустном.

В пору, когда все у меня в саду цвело и пахло, росло и благоухало, пропорционально пролитому под корни поту, увязался за мной и Богдан Борисович. Км у в то время было около пяти лет.

Он таскался за мной по саду с корягой значительно выше себя.

— Дерево буду садить, чтобы апельсинки выросли.

Как крот, он изрыл ямками весь сад и наконец

угомонился, воткнув корягу в какую-то яму и припалив ее кирпичами. Это сооружение он долго поли-пал вонючей водой из бочки и так преуспел, что жене пришлось его всего со штанами и рубахой вместе отстирывать в корыте, чтобы избавить от травяной зелени и запаха гнилой травы.

Вечером он несколько раз выбегал в темный сад смотреть, не выросли ли на коряге апельсины. Этот фрукт в те годы был страшным дефицитом, впрочем, как и все остальное.

После того как Богдана уложили спать, я уехал в город, в «продотряд», как это называлось, и собирался вернуться с первой электричкой.

Нагрузившись мясом, макаронами, крупами и т.п., я ранним утром двинулся обратно. И вдруг у самой платформы — очередь: «выбросили» апельсины. Только по два килограмма в одни руки! Но мне этого вполне достаточно.

Рысью примчался я к дому.

— Богдан спит?

— Спит еще!

Схватил садовый нож, заточил сучки на коряге и насадил на них апельсины. Не могу сказать, что спокойно сел пить кофе. Меня так и подмывало разбудить мальчонку. Единственно, на что хватило ума, — приготовить фотоаппарат.

Богдан проснулся, умылся и, поглядывая на туман, цеплявшийся за ветки, склонявшиеся до земли иод тяжестью зреющих яблок, на улицу не собирался. Он урчал, сидя на полу и разводя бесчисленные свои машинки. Наконец жена не выдержала:

— Данечка! Ну-ка посмотри... по-моему, там что то выросло...

— Где это?

Богдан сунулся к окну! Ахнул! Проталкиваясь чо рез нас, как через стволы деревьев, понесся к двери.

— Сапожки! Сапожки!

Какие там сапожки! В одних колготках он выскочил в сад. И замер перед апельсиновым деревом, где, как гантели или клизмы, светились апельсины.

Я успел щелкнуть аппаратом. И мне удалось запечатлеть ту святую веру в его глазах, с какой он смотрел на свое вознаграждение за тяжелый труд, на выросшие апельсины.

Минуту он ходил вокруг дерева. А потом так же стремительно промчался мимо меня и вернулся с корзинкой. Бережно, стараясь не повалить «апельсиновое дерево», стал снимать и укладывать в корзинку плоды. Он терпеливо съел гречневую кашу с молоком. Потребовал, чтобы его нарядили в его любимые красные штаны, и, взяв меня за руку, скомандовал:

— Идем в гости! Всех апельсинками угощать!

Мы двинулись по знакомым. И в каждом доме с порога Богдан возглашал:

— У меня апельсинки выросли! Попробуйте.

Но из города уже вернулись многие, и почти у всех на столах лежали золотые яблоки.

— И у нас выросли! — говорили хозяева.

Мучительно ища поводы для угощения, Богдан говорил:

— Но у меня же вкуснее! Мои же с дырочками.

Он помнит эту историю. И утверждает, что еще долго верил, что на его дереве апельсины выросли за одну ночь. И в эти минуты в долговязом, без малого двухметровом мужчине мне видится тот махонький в мокрых по колено от росы колготках и святой верой в глазах... И слышится его голосишко:

— Моих апельсинок попробуйте, мои вкуснее, они с дырочками...

Торопитесь рассказывать детям сказки. Дети так быстро вырастают!

Пастораль

Улица, на которой я отхватил себе недвижимость, 1925 года постройки, носила имя великого поэта. Но итого названия добрые поселяне не употребляли, и в народе наша улица звалась «там, где дом с велосипедом» .