— Князь, — заговорил он, — тебя в Пскове все жалеют. Но я вижу, что не очень-то рады.

Александр поднялся, нервно заходил. Остановившись перед купцом, опершись на ручки кресла, тихо прошептал:

— Этот московит не даёт мне житья. Переманивает моих людей, да и вообще, — он выпрямился и махнул рукой, — не знаю, что и делать.

— Я недавно был в Литве...

Князь сразу понял, куда хочет склонить его купец, и перебил Строиловича:

— А, Литва, — он опять махнул рукой, — Иван хитёр. Женит сына на его дочери.

Купец хихикнул:

— Там, кроме Гедимина, который часто побаливает, всем заправляет его сыночек Ольгерд. Я знаю, что он зуб точит на московита.

— А Орда? — спросил князь.

Не то забывшись, не то ему надоело в своём доме шептаться, показывать гостю трусость, князь заговорил во весь голос:

— Сейчас Узбек стоит за этого лукавого и облыжного человека горой. Так что, пока хан торчит за его спиной, к нему не подберёшься.

Купец хитровато сощурил глазки:

— Что Орда! Если вы объедините силы, никакая Орда не устоит! Я думаю, тебя, Александр, могут поддержать и другие князья. Наверное, многие.

Тверич кивнул.

— Вот видишь! Я догадываюсь, что есть те, кто мечтает освободиться от ханской власти, да и от Московии тоже.

На лице Александра разгладились старившие его морщинки, и оно даже просветлело.

— Ты прав, купчина! Есть такие!

Купец увидел, что ему удалось убедить Александра.

— Решайся, князь! — призвал Строилович.

И князь решился.

Княгиня, проходившая мимо, услышала возбуждённый разговор мужа и невольно остановилась. То, что она услышала, повергло её в ужас. Перед ней предстало лицо Ивана Даниловича. «О Господи! Да что он подумает обо мне? Ведь он так мне верил!»

В ночь в Москву тайно помчался всадник. Вскоре ему удалось передать Калите, когда тот выходил из церкви, записку. В ней было всего несколько строк, написанных торопливым почерком: «Князь посылает купца Строиловича к Ольгерду, предлагая ему совместно напасть на Орду, а затем на Московию. Будет подговаривать и других князей». Подписи не было. Но не надо было быть провидцем, чтобы не понять, от кого она. Прочитав, князь поцеловал бумажку, провёл ею перед носом, стараясь уловить запах дорогой руки.

Вечером в сторону Твери поскакал Савёл с приказом от князя перехватить купца и тайно привезти его в Москву. Иван Данилович решил больше с Александром не церемониться. Для этого нужен был свидетель. Посылая верного слугу, князь спросил:

— Может, тебе нужна подмога?

Но Савёл решительно замотал головой.

Купец ехал домой в самом прекрасном расположении духа. Ещё бы! Ольгерд откликнется, в этом он был уверен, и они начнут собирать войско. А войску нужно будет иметь и хлеб, и оружие, и одежду, и лошадей. Всё это будет им продавать он, Строилович. Утомлённые кони «запросили» привал. Пока охрана разжигала костёр, хозяин пошёл по нужде в ближайший лесок. Ушёл и как в воду канул. Охрана долго его ждала. Потом, встревоженная, бросилась на поиски. Нашли только капли крови да следы борьбы. Куда он делся, понять было невозможно. Стража долго бегала вокруг, кричала. Но всё было бесполезно.

Пленника, содержавшегося в темнице, разбудил лязг цепей и скрип двери. Когда она открылась, в лицо ударил свет. Он загородил глаза ладонью. Пока сидел, отвык от света. Пообвыкну в, увидел, что перед ним стояли два человека. Пленник поднялся с кучи соломы и встал перед вошедшими. Вскоре вошёл третий с сидельцем в руках. Один из двоих сел на него и начал его расспрашивать:

— Купец Строилович?

— Да.

— Где был?

— В Твери.

— С князем Александром встречался?

У купца пронеслось: «Кто-то выдал!»

— Да.

— О чём говорили?

— О торговле. Больше ни о чём.

— Слушай, купец, — говоривший поднялся и взял его за ворот, — если тебе дорога жизнь, говори правду.

— Какую правду? — запросил купец.

— Ту, с чем ты должен был ехать к Ольгерду.

«О боже! И это знает, — промелькнуло в его сознании, — но что делать?» И он решил пока тайну не выдавать. Почему так решил, и сам не смог бы себе ответить.

— Да... не. Ни к какому Ольгерду меня не посылали.

Пленник старался, но не мог рассмотреть лица того, кто его допрашивал, так как свет был сзади.

— Купец, если ты мне не скажешь правды, останешься здесь навсегда. И никто не придёт к тебе на помощь. Так что решай! — он повернулся и направился к выходу.

Стоявший со свечой человек словно невзначай осветил противоположный угол. Купец как-то машинально взглянул туда и... о Господи! — там лежал человеческий скелет. Его сознание словно кто-то пронзил спицей. Купец дико заорал:

— Я всё скажу!

Неизвестный вернулся, взял купца одной рукой за грудь, подтянул к себе и со словами:

— И не только мне, но и хану, — оттолкнул его от себя, повернулся и пошёл прочь.

Хан неожиданно появившегося московского великого князя принял незамедлительно. Он знал, что Иван Данилович зря бы не примчался. Князь рассказал ему о том, что ему поведал псковский купец. Хан внимательно слушал, а в голове роились разные мысли: «Неужели этот князь задумал моими руками убрать тверского владыку? Так зачем он о нём просил? Или, может быть, хочет убедить меня в своей верности и доказать, что он только один такой? Зачем? Выпросить у меня деньги?»

А вот его слова о том, что Александр хочет привлечь других князей, напугали хана. Ему в какой раз представилось, что на него надвигаются полчища ногайцев вперемежку с литовцами, урусами. И впервые хан в отношении к Ивану Даниловичу допустил грубость. Он схватил его за грудки:

— Ты... ты не врёшь? — прошипел он. — Где твой купец?

— Здесь.

Это слово прозвучало, как удар молнии.

— Здесь?!

— Здесь! — подтвердил князь, поправляя одежду.

Вечером, когда хан неожиданно позвал к себе Ивана Даниловича на ужин, князь не мог узнать повелителя. Это было воплощение доброты, заботы и даже какого-то заискивания. Главная ханша тоже была учтива, внимательна. Когда наступила пора прощания, хан поднялся вместе с гостем.

— Ты прости меня, князь, — понурив голову, произнёс хан. Потом оживился: — Как именуют вашего митрополита? — спросил он, прищурив раскосые глаза.

— Митрополит всея Руси.

— Вот ты и будешь князем, великим князем, — поправился он, — всея Руси. А это, — он снял с себя золотую тюбетейку и надел на голову гостю, — моё посвящение тебя в это звание.