Наконец река замедлила течение, сузилась и превратилась в говорливый ручеек, который нес свои воды в спокойное озерцо. Меня прибило к каменистому берегу. Титаническим усилием я вылезла из воды, не обращая внимания на ушибы, порезы и царапины. Лежа на земле, я давилась и кашляла. Изо рта и носа текла вода, по-прежнему мерцающая и переливающаяся светом Подземного озера, а теперь еще и розовая от моей крови.

Прокашлявшись и отплевавшись, я села. Мир кружился, плыл, в глазах стояла темнота, по краям которой вспыхивали яркие искры. «Не теряй сознания, – приказала я себе. – Держись».

Я попыталась встать и сделать шаг, однако изнуренное тело не слушалось. Меня поглотил мрак, я полетела в пропасть небытия.

– Элизабет.

Чья-то рука осторожно потрясла меня за плечо. Я пошевелилась и застонала; меня вытошнило остатками воды. В мутной темноте я различила худую, долговязую фигуру с пышной гривой серебристо-белых волос.

Губы приготовились произнести имя, прежде чем я вспомнила, что не знаю его.

– Mein… mein Herr?

– Да, – мягко произнес Король гоблинов. – Я тут.

– Но… как? – прохрипела я.

– Ты лишилась защиты Эрлькёнига, но не моей, – сказал он, пряча улыбку.

Король гоблинов протянул мне руку, и я взялась за нее. Медленно, с трудом, встала. Все болело, и побитое, израненное тело, и душа.

Над нашими головами зиял все тот же проем под корнями дерева, через который я выбралась в прошлый раз, нарушив Древний закон. Собрав в кулак последние силы, я заставила себя карабкаться вверх, хватаясь за корни и камни. Король гоблинов ободрял и поддерживал меня, пока в конце концов я не выкатилась на лесную подстилку на границе между мирами.

Небо темнело глубокой синевой предрассветного часа. Звездный покров еще был раскинут, но совсем скоро восходящему солнцу предстояло его сменить. Густая темнота уже начала лиловеть, тени мало-помалу отступали.

Я посмотрела на Короля гоблинов. Лицо его хранило покой, в руках он держал кожаную папку. Ни слова ни говоря, он сделал два шага вперед и вручил ее мне.

– Что это?

В ответ он лишь улыбнулся. Трясущимися руками я развязала тесемки, раскрыла папку и обнаружила внутри листки, исписанные нотами, целую стопку листков. Кто писал, я не знала, зато прекрасно знала, кто все это сочинил. Я. Это была моя музыка, переписанная рукой Короля гоблинов, в том числе и незаконченная соната Брачной ночи, и те композиции, которыми я пожертвовала, дабы получить доступ в Подземный мир.

– Здесь всё, – тихо промолвил он. – Все твои произведения.

– Но ведь… они были уничтожены, – изумленно выдохнула я.

– Ох, Элизабет, неужели ты вправду так подумала? Твоя музыка дорога мне не меньше, чем тебе. Я помню все, что ты когда-либо писала, вплоть до самых коротеньких пьес. Если на то пошло, разве ты не играла для меня всю свою жизнь? – Король гоблинов негромко рассмеялся. – Помнишь, я говорил, что когда-то был переписчиком?

Слезы хлынули из моих глаз, заливая бумагу. Я захлопнула папку, чтобы уберечь бескорыстный, полный любви труд Короля гоблинов.

– Ты показывала свою музыку мне, теперь покажи ее остальному миру. Допиши сонату Брачной ночи, Элизабет. Сделай это ради нас.

– Я закончу ее, – прошептала я, – и посвящу своему бессмертному возлюбленному.

Я произнесла почти то, что хотела сказать. На самом деле из меня рвалось: «Я тебя люблю», но губы почему-то не слушались.

– Играй для меня свою сонату, – сказал Король гоблинов. – Играй ее для меня, и я услышу, где бы ты ни была, где бы я ни был. Я клянусь тебе в этом, Элизабет. Клянусь.

На моих устах возникло имя. Я попыталась поднять руку, коснуться его щеки, сказать, что люблю.

– Мы еще увидимся? – шепотом спросила я.

– Нет, – сказал он. – Думаю… так будет лучше.

И хотя я ожидала такого ответа, эти слова все равно поразили меня в самое сердце. Наверное, эта жестокость была проявлением доброты. Мы ведь уже никогда не сможем по-настоящему быть вместе, никогда не ощутим прикосновения рук, тел друг друга. Даже здесь, на границе миров. Я взяла от него все, вкусила целиком, испила до дна. Видеть, но не касаться… Я буду чувствовать себя, как изнемогающий от жажды путник посреди пустыни, который видит воду, но не может до нее дотянуться.

– Ты готова?

Нет. И никогда не буду готова. День сегодняшний, завтрашний и все остальные будут полны неизвестности, неопределенности. Но каждый из них я встречу такой, какая есть. Я – Элизабет, цельная и неделимая, я – это я.

– Да.

Король гоблинов кивнул – скорее в знак уважения, чем согласия.

– В таком случае, огромный мир ждет тебя.

Я приблизилась к границе Рощи гоблинов. Приложила ладони к барьеру, невидимому, но осязаемому. Набрав полную грудь воздуха, заставила себя шагнуть вперед. Преодолела грань и вышла в лес.

Еще несколько секунд я стояла у края рощи. Воздух, приятный и теплый, ничуть не изменился, не стал холоднее. Я понимала, что рубеж пересечен и возврата нет, но все равно не двигалась с места, не в силах уйти, не смея остаться.

– Если… если я найду способ освободить тебя, – прошептала я, – ты пойдешь со мной в верхний мир?

Я стояла спиной к Королю гоблинов – смотреть в лицо не могла. Он долго молчал, а потом произнес:

– Ах, Элизабет, с тобой я пойду куда угодно.

Я обернулась. Цвет его разных глаз стал ярче, и на кратчайшую долю мгновения я увидела, как выглядел бы Король гоблинов, будь он смертным. Каким был бы, получи он шанс прожить жизнь от младенчества до зрелости, стать музыкантом – скрипачом.

Я побежала обратно в круг старых ольх, мечтая вновь очутиться в его объятьях. Пальцы наших протянутых рук соприкоснулись и прошли насквозь, словно вода, словно мираж. Мы оба были всего лишь полупрозрачной, светящейся иллюзией, пламенем свечи, которое нельзя удержать.

И все же Король гоблинов еще был здесь, в роще, рядом со мной. Он находился в Подземном мире, я – в верхнем, однако наши сердца бились в едином пространстве.

– Не оглядывайся, – сказал он.

Я кивнула. «Я тебя люблю», – хотела сказать я, но знала, что после этих слов сломаюсь.

– Элизабет.

Король гоблинов улыбался. Не хищной, зубастой улыбкой Владыки Зла или Эрлькёнига, а другой – кривоватой, неуклюжей, детски-радостной и глупой. Эта улыбка разбила мне сердце, и теперь оно истекало кровью.

Он произнес одно лишь слово. Имя.

– Ты всегда знала его, Элизабет, – тихо сказал он. – Ибо свою душу я отдал тебе.

Его душа… Я прижала мою – нашу – музыку к груди. Мы расставались навсегда, навеки. Горе пронзило меня, разбило на острые, зазубренные осколки. В эту минуту я как никогда нуждалась в прикосновении его руки; мне было необходимо, чтобы мой аскетичный юноша собрал все эти осколки, собрал меня, чтобы я снова стала целой, пусть даже в шрамах и швах.