– Или нижнего белья, – подхватила Нони.

Ее ужасало предложение, поступившее утром. Фирма «Мэйденформ», производящая бюстгальтеры, предлагала за их рекламу несколько тысяч фунтов.

– Ни в коем случае, – заверила ее Энн Найт. – Это мы оставим моделям, специализирующимся на нижнем белье. – Она говорила об этих девушках так, словно они лишь немногим отличались от проституток. – Вы, Нони, должны рекламировать нарядную, изысканную одежду, а не одежду на каждый день. Утром мне звонили из «Вуменс оун», хотели пригласить вас на фотосессию. Я им ответила, что вы вряд ли согласитесь, но, пожалуй, после разговора с вами я им сама позвоню. Репутация высокомерной и несговорчивой модели вам тоже ни к чему. Нам нужна одна успешная рекламная кампания, а потом, думаю, вас можно будет показать и в Америке.

– В Америке? – удивилась Нони.

– Да. Вами заинтересовался Ирвинг Пенн, а Роланд Клейн прислал мне телеграмму и попросил ваши фотографии.

– Как здорово! – прошептала изумленная Нони.

Она училась быстро и уже многое умела. Теперь Нони могла сама наложить косметику на лицо, изменив свой облик с дневного на вечерний. Она виртуозно приклеивала накладные ресницы и делала себе нужную прическу. У нее собрался целый походный гардероб из нижнего белья, туфель, чулок, поясов и украшений, который она повсюду таскала с собой в увесистом кожаном чемодане. Гардероб предназначался в основном для рекламных съемок, а не для фотосессий. Там редакторы отделов моды и их ассистенты экипировали ее полностью. Однако и на фотосессиях она нередко надевала свои туфли, поскольку они лучше гармонировали с одеждой, и меняла на свой слишком свободный или тесный пояс.

Нони научилась стоять в нужной позе до тех пор, пока у нее не начинала болеть спина и не появлялась дрожь в ногах или одну ногу не сводила судорога. Она привыкла не жаловаться на усталость, холод или жару, понимая, что ей платят не только за эффектный внешний вид, но и за способность точно выполнять указания фотографа. Теперь Нони почти на глаз определяла характер фотографов и редко ошибалась. Она знала, с кем работать будет легко и приятно, кто измучит ее невразумительными просьбами, а у кого взрывной характер. Ей приходилось ладить со всеми. И не только с фотографами. Мир фотомоделей не отличался особым дружелюбием. Нони училась не перечить капризным звездам, не вызывать зависть у моделей постарше, которые ненавидели ее за юный возраст. Но превыше всего она училась создавать и поддерживать собственный стиль в любой одежде, позах и движениях. Непостижимым образом Нони всегда оставалась сама собой, мгновенно узнаваемая, но непредсказуемая.

К апрелю она была уже признанной звездой. Этому способствовала не только своеобразная красота Нони: почти черные глаза, белая кожа и грациозная фигура. Она оказалась на редкость пластичной. В бальных платьях и в нарядах, созданных богами высокой моды, по элегантности и манерам Нони не уступала Барбаре Гоулен и Сьюзи Паркер. Но ей ничего не стоило превратиться в шикарную молодую девушку в стиле Шанель. Твидовые костюмы пастельных тонов и в довершение – камелии или длинные нитки жемчуга. А если было нужно, Нони становилась девушкой-подростком, полностью соответствующей своему возрасту. В апрельском номере «Вога» Нони выглядывала из-за дерева, наряженная в подвернутые синие джинсы и мешковатый свитер грубой вязки – писк весенней моды. Ее волосы были собраны в довольно небрежный конский хвост. Нони улыбалась широко и заразительно. «Таймс» купила у «Вога» этот снимок и сделала его центральным для своей статьи о новой свободе молодого поколения. Кто запечатлен на снимке, становилось ясно из заголовка статьи: «Эноне Либерман всего девятнадцать, а она уже восходящая звезда в мире моды». Статья сообщала, что успешную юную модель часто видят в самых модных лондонских ночных клубах.

Нони никак не ожидала, что ей понравится светская жизнь. У нее с Иззи была одинаковая неприязнь к вечеринкам, балам и тому, что они называли «болтологией». В отличие от своих двоюродных сестер, Нони напрочь отказалась дебютировать в свете и быть представленной ко двору. Теперь же, когда возросла ее известность и популярность, она вдруг обнаружила причину прежней нелюбви к «сборищам»: боязнь потерпеть неудачу. Она почему-то думала, что молодые люди не станут соперничать из-за ее внимания и, едва познакомившись с ней, тут же исчезнут. Нони считала и себя обреченной на участь «подпирательниц колонн», которые по десять раз за вечер наведываются в дамскую комнату, чтобы поправить волосы и подкрасить губы, и отчаянно изображают на лицах радость. Элспет рассказала ей жуткую историю о девушке ее возраста, которую мать сразу же после дебюта, убедившись в невысоких шансах дочери, стала чуть ли не насильно отправлять на провинциальные балы. Но даже там бедняжка почитала за счастье, если за вечер ее приглашали на один танец.

Однако действительность оказалась совсем иной. Богатые и обаятельные молодые люди приглашали Нони в ресторан «Мирабель», где посреди зала бил фонтан и благоухали цветочные клумбы. Она обедала и танцевала в «Кваглино» (или просто «Кваг») и часто бывала в «Кафе де Пари», куда женщин пускали только в вечерних платьях. Местное кабаре устраивало изумительные представления. В один из особо блистательных вечеров Нони посчастливилось лицезреть там Ноэля Кауарда и Джека Бьюханана. Нередко она танцевала там до глубокой ночи. «Кафе де Пари» часто посещала принцесса Маргарет с друзьями: на редкость красивая, элегантная и живая. Нони поражало, что принцесса почти не выпускала из рук длинного мундштука, куря сигарету за сигаретой.

Если бы не тревога за мать, Нони считала бы свою жизнь неправдоподобно удачной и счастливой.

* * *

Материнство оказалось далеко не таким прекрасным занятием, каким оно представлялось Элспет до родов. Очень скоро она почувствовала себя измотанной. Неделя, проведенная в родильном отделении больницы, прошла замечательно и даже весело. Элспет гордилась тем, что стала матерью. Молока у нее было предостаточно. Она завела дружбу с другими роженицами и мысленно сравнивала Сесилию с их детьми, уверенная, что ее крошка красивее остальных младенцев. Женщины откровенно говорили обо всем: от проблем здоровья и самочувствия до весьма скабрезных тем. Такие разговоры начинались после ужина, когда мужья уходили домой.

Элспет шокировало, что эти женщины, беспрекословно подчиняющиеся мужьям и целиком зависящие от них, позволяли себе насмехаться над ними и отпускать неприличные шуточки по поводу их сексуальных притязаний. Но она слышала это собственными ушами. Более того, подчинение мужьям было чисто внешним. Чувствовалось, именно женщины устанавливали порядки у себя в доме, заправляли всем ходом семейной жизни и контролировали семейный бюджет. Мужья покорно отдавали им зарплату, чтобы затем получать от жен на выпивку, собак и рабочие клубы, которые они все посещали.

Элспет решила по возвращении из больницы поговорить с Кейром на эту тему. Ей очень не нравилось, что муж каждую неделю выдавал ей деньги на ведение хозяйства. Одному Богу известно, как бы она выкручивалась на эти жалкие фунты, не будь у нее своих денег. Кейр о них, разумеется, не знал. Финансовая зависимость тяготила Элспет. Она ощущала себя придатком к мужу, женщиной без всякого статуса.