Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 51
Через четыре года: 1963
Кое-кто мог бы назвать нас кучкой безумцев, и это было необычное время, когда безумцам действительно давали шанс заниматься своим делом.
Фримен Дайсон
Восемнадцать лет, подумал Оппи. За такое время мальчик вырастает в мужчину. О, если стремиться к технической точности, годовщина будет только завтра, но это была ошибка всего в 0,015 процента – достаточно, как говорится, для правительственных решений. И совпадение дат было настолько лакомым кусочком, что на него не мог не польститься любой ведущий новостей: сегодня, 5 августа 1963 года, через восемнадцать лет после 6 августа 1945 года, когда «Энола Гей» сбросила первую бомбу «Малыш» на Хиросиму, лидеры Соединенных Штатов, Советского Союза и Соединенного Королевства наконец-то первыми из всех стран мира подписали первый ядерный договор, и была надежда, что все другие страны вскоре последуют их примеру. Госсекретарь Дин Раск в данный момент находился в Москве и ставил свою подпись на документе рядом с министром иностранных дел Андреем Громыко и министром иностранных дел Великобритании Александром Дуглас-Хьюмом.
Оппи знал, что ему следовало бы радоваться. С самого первого дня, с тех пор как сгорела Хиросима, он настаивал на учреждении контроля над ядерными вооружениями и боролся за то, чтобы разумные мужчины и женщины поклялись никогда больше не применять оружие, появившееся на свет его усилиями. И вот наконец свершилось – договор! О, чтобы надежно защитить мир от ядерных бомб, предстоит еще сделать много, очень много. Как сказал президент Кеннеди, объявляя о заключении договора: «Древняя китайская пословица гласит: “Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага”. И если это путешествие действительно растянется на тысячу миль или даже больше, то история все равно отметит, что именно мы некогда сделали на этой земле первый шаг».
Да, он должен быть в восторге от происходящего – от того, что в публикациях и передачах новостей называлось по-разному – то Договором об ограниченном запрещении ядерных испытаний и Договором о частичном запрещении ядерных испытаний – по той причине, что в его полном названии было больше слогов, чем способна была усвоить американская общественность: «Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой». Не имея допуска к секретным сведениям, Оппи до широкого обнародования текста документа знал только о его названии и надеялся найти лазейку для своих работ. Пусть испытания строго запретят, но ведь должна бы остаться возможность практического использования. Но, увы, первая же статья договора безоговорочно разрушила эту надежду:
«Каждый из Участников настоящего Договора обязуется запретить, предотвращать и не производить любые испытательные взрывы ядерного оружия и любые другие ядерные взрывы в любом месте, находящемся под его юрисдикцией или контролем:
а) в атмосфере; за ее пределами, включая космическое пространство; под водой, включая территориальные воды и открытое море».
И это, как говорится, был тупик. Оппи в очередной раз вспомнил своего любимого поэта Т. С. Элиота, который был приглашенным художником в Институте перспективных исследований в течение тринадцати месяцев, начиная с октября 1947 года; о главном произведении Элиота «Полые люди»; и о его заключительной строфе:
Так пришел конец вселенной,
Так пришел конец вселенной,
Так пришел конец вселенной, —
Да не с громом, а со всхлипом![65]
Итак, проект «Орион» оказался совершенно случайно уничтожен не единственным взрывом и не десятками тысяч ядерных взрывов, которые должны были привести космический корабль, полный беженцев, к новому дому человечества, а всего лишь тремя автографами – двумя на латинице и одним на кириллице.
* * *
Хотя в Принстоне никогда не бывает такой жары, как в Лос-Аламосе, влажность здесь гораздо выше. Оппи шел по территории института и чувствовал, как из-под тульи шляпы стекает пот.
Он почти не смотрел вперед, он шел, устремив взгляд вниз, на землю, и ощущал себя пленником гравитации, который, надеясь на спасение, много лет копал обычной ложкой подземный ход, и тот вдруг обвалился. И поэтому даже вздрогнул, когда перед ним внезапно возник Лео Силард в синем костюме-тройке и щегольской фетровой шляпе:
– Роберт, почему вы такой мрачный?
– А, Лео, привет. – И он рассказал о том, как договор о запрете ядерных испытаний скажется на «Орионе».
Лео, к его удивлению, вовсе не казался обеспокоенным. Венгр, как обычно, бесцельно бродил по территории и сейчас свернул с прежнего направления и пристроился рядом с Оппи.
– Вот еще, – сказал он, – «Орион» все равно никогда не взлетел бы.
– Почему? – спросил Оппи. – Вы же своими глазами видели испытания, и, насколько я могу судить, физическое решение там было весьма элегантным.
– И все равно он не полетел бы, – повторил Силард, – потому что вы сами убили его еще до начала работ.
Оппи изумленно вскинул брови:
– Я? Каким же образом?
– Помните закрытые сенатские слушания? Вскоре после Хиросимы, в 1946 году?
– А что там случилось?
– Вас тогда спросили, возможно ли, чтобы три-четыре человека тайно ввезли атомные бомбы в Нью-Йорк и взорвали весь город. Помните? И что вы на это сказали?
– Я сказал: конечно, это вполне возможно.
– А когда сенатор спросил, какой инструмент позволит обнаружить атомную бомбу где-нибудь в городе, вы что сказали?
Оппи невольно улыбнулся:
– Отвертка, чтобы срывать замки со всех имеющихся чемоданов.
– Вот видите! – воскликнул Силард. – Тринадцать лет назад вы говорили о крошечных бомбах, а ведь это были бомбы реакции деления, атомные бомбы. А для «Ориона» потребовались бы тысячи – миллионы! – крошечных термоядерных супербомб. Крошечных, сделанных под автомат для кока-колы! Ракету фон Брауна не спрячешь никакими силами, а как уследить за бесчисленными бомбами «Ориона»? Если горстка или хотя бы одна из них попала в руки сумасшедшего или следующего Гитлера… ба-бах!
Улыбка на лице Оппи сменилась хмурым выражением. Лео был прав. Действительно, после того заседания сената, по рекомендации Оппи, физикам Роберту Хофштадтеру и Вольфгангу Панофски было поручено проработать вопрос. Результаты они изложили в меморандуме, где перечислялись методы предотвращения подобного акта атомного терроризма, естественно, получившем название «Доклад “Отвертка”». По крайней мере, до тех пор, пока Оппи не лишили допуска, этот отчет все оставался засекреченным, поскольку, как и следовало ожидать, показал, что эффективных способов не существует.
Силард продолжал:
– Независимо от того, насколько важную роль может сыграть «Орион» для эвакуации людей с Земли в будущем столетии, мы просто не доживем даже до конца текущего века, если развернем производство крошечных супербомб. Неизбежно кто-то где-то найдет какой-то способ прибрать их к рукам, и это, мой друг, могло бы стать концом для