Но если вирусы птичьего гриппа не подвергались изменениям и вирус, поражавший уток в 1915-м или в 1916 году, был абсолютно тождественен современному, то откуда же все-таки взялся вирус 1918 года? Или он не имел к птичьей инфлюэнце никакого отношения? Впрочем, Таубенбергер мог пока рассматривать лишь часть генетической структуры вируса. Быть может, когда он получит ее целиком, картина изменится, думал он.

Работа между тем продвигалась неспешно. Вот почему так неожиданно тревожные вопросы, которые казались еще недавно чисто риторическими, вдруг встали перед группой Таубенбергера во всей своей реальной серьезности. Когда полная генетическая структура оказалась наконец выделена, ученые получили теоретическую возможность реконструировать сам вирус 1918 года. Но ведь это был наиболее смертоносный вирус в истории, потенциальное оружие биологического терроризма. Так следует ли оживлять его? И допустима ли даже публикация его полной генетической структуры, чтобы любой, кто располагает для этого нужными технологиями, мог возродить его самостоятельно?

Таубенбергер признает, что столкнулся с труднейшими этическими проблемами. «Мы задавали себе эти вопросы, едва приступив к осуществлению проекта, – публиковать ли полученные данные, воссоздавать ли вирус?» – рассказывает он. И они пришли к выводу, что польза перевешивает любой возможный вред. «Если бы нам удалось выяснить, как сформировалась пандемия 1918 года и почему распространялась именно таким образом, это оказалось бы настолько важно для защиты здоровья населения планеты, что, по нашему мнению, перевешивало опасность, что кто-то может воспользоваться нашим открытием во вред человечеству. Конечно, определенный риск существовал, но потенциальная польза представлялась намного более значительной. Даже сейчас лишь немногие эксперты полагают, что предпринимать подобный эксперимент не следовало в принципе, но ведь когда проект стартовал, только Таубенбергер и его соратники могли принимать решение, браться ли за него. «Никаких официальных критериев, которыми мы могли бы руководствоваться, тогда не было», – говорит он. И скорее всего потому, что никто не верил в конечный успех.

Но теперь, когда пришло время решать, воссоздавать ли вирус, Таубенбергер уже не мог брать всю ответственность на себя. Помимо прочих разрешений, он нуждался в одобрении комитета советников по рекомбинантным ДНК при Национальном институте здравоохранения. Заседание комитета состоялось в 2003 году, и на нем прежде всего обсуждался вопрос: следует ли воссоздавать с помощью восстановленных генетических структур смертоносные вирусы, подобные вирусу инфлюэнцы 1918 года? Какие меры предосторожности должны принимать при этом ученые? В каких лабораториях им следует проводить работы, чтобы не допустить случайного распространения инфекции? И комитет пришел к заключению, что в подобных целях необходима специально спроектированная лаборатория с отрицательным давлением, чтобы воздушный поток мог попадать внутрь, но не вырываться наружу. Исследователям следовало использовать защитные костюмы со шлемами и автономным запасом кислорода, при выходе из лаборатории непременно подвергаться обработке в химическом душе, а работы производить под лабораторными вытяжками. Подобной лабораторией располагал Центр по контролю заболеваемости и профилактике. И реконструкция вируса производилась именно там – в условиях повышенной биозащиты третьей степени, что всего лишь одной ступенью ниже максимального уровня, предназначенного для манипуляций только с возбудителями болезней, против которых не существует пока ни лекарств, ни вакцин. Что же до вируса 1918 года, то, как установила группа Таубенбергера, его полностью нейтрализуют некоторые доступные медикаменты, причем как новейшие, так и давно известные. Причем они исходили также из того, что наши современники должны обладать хотя бы частичным иммунитетом против гриппа 1918 года, поскольку нынешние вирусы гриппа, хотя и не такие опасные, в определенном смысле все произошли от возбудителя пандемии 1918 года. В результате антитела, выработанные против недавних вирусов гриппа, в значительной степени способны блокировать воздействие вируса 1918 года. А по мнению Таубенбергера, это означает, что «представляется крайне маловероятной возможность нового распространения вируса 1918 года в виде пандемии». Но в то же время не следует думать, что вирус больше не представляет вообще никакой угрозы. Вот почему вскоре после того, как он был возрожден, ЦКЗ внес его в список особо опасных объектов, подпадающих под ограничения, наложенные Законом о биологическом терроризме. А это значит, что центр не будет выдавать его для дальнейших исследований никому, кто не сумеет доказать своей способности работать с вирусом при обеспечении надлежащих условий безопасности и только под наблюдением представителей центра.

Не меньше обеспокоенности вызывала и открытая публикация генетической структуры. По этому поводу созывались совещания с участием руководителей ЦКЗ, Национального института здравоохранения и представителей министерства обороны. Но окончательный вердикт вынес Национальный научный совет по биологической безопасности, члены которого сочли, что польза от публикации несопоставима со связанными с ней рисками.

И вирус был оживлен командой Таубенбергера, в которую включили как представителя ЦКЗ доктора Теренса Тампи. Он же затем использовал его в специальной лаборатории для опытов с инфицированием мышей и клеток человеческих легких. И получил весьма интригующие результаты. В отличие от обычного человеческого гриппа вирус не только убивал мышей, но и проникал в глубины легких животных, чего никогда не происходило с обычными вирусами инфлюэнцы. Он также поражал легкие человека, включая и те клетки, которые выстилают поверхность альвеол и обычно не затрагиваются вирусами гриппа. В этом, возможно, кроется объяснение феномена заполнения легких многих жертв инфлюэнцы 1918 года жидкостью, приводившего к смерти от удушья.

Полная генетическая структура подтвердила также предположение Таубенбергера. Это был птичий грипп, который потом прямо трансформировался в человеческий. И для этого не потребовалось слишком многих генетических мутаций – небольшие изменения всего лишь в 25–30 из четырех тысяч аминокислот вируса превратили его в беспощадного убийцу людей. В наши дни азиатские вирусы птичьего гриппа, относящиеся к типу H5N1, претерпели лишь малую часть подобных изменений, но это все же заставляет Таубенбергера и других экспертов задаваться вопросом: существует ли вероятность превращения вирусов азиатского птичьего гриппа в источник пандемии или же нет?

Некоторые специалисты, как, например, Петер Палесе, утверждают, что в случае с вирусами H5N1 мы имеем дело с такой же ложной тревогой, какая вызвала когда-то истерию вокруг свиного гриппа со всеми ее известными последствиями. Исследования анализов крови, взятых в 1992 году у сельского населения Китая, показало наличие антител против вирусов H5N1 у миллионов людей, а это означает, что все они были инфицированы птичьим гриппом и перенесли заболевание без всяких осложнений. Кроме того, отмечает Палесе, хотя вирусы распространены на территории Китая уже не первое десятилетие, они по-прежнему не передаются от человека к человеку. «Вирусы отслеживаются на протяжении уже многих лет, – говорит он, – но они до сих пор не перекинулись на людей. И, как я считаю, они попросту лишены такой возможности».