«Мерзавец! Подлец! Свинья!» Он считает голоса действительными, что они идут извне, а не из его головы. Никаких образов, мучительных представлений, неприятных вкусовых и обонятельных ощущений он не испытывал. В течение многих недель, проведенных им в постели, он много размышлял. Иногда с печалью думал: «Если бы я жил по-другому!» или «Что было, того не вернешь».

Он слышит одни и те же голоса. Среди них есть всеведущий, который знает даже, сколько он зарабатывал денег. Содержание голосов разнообразно, но в их основе лежат депрессивные комплексы. Они говорят, что он — дитя дьявола, у него под кроватью полно денег, что он должен только подписать договор, тогда он вернется к дьяволу. Голоса говорят, что он всю жизнь проведет в лечебницах, что голоса не покинут его. Иногда он не мог удержаться от смеха, когда голос кричал, «Иди, дай-ка этому подлецу раз пять-шесть! Ну, еще, еще раз!» Или раздавалась команда: «Принести одежду!» Теперь он освободился от страха, а вначале боялся и нервничал так, что даже отказывался от еды.

О степени громкости голосов он сообщил, что они тише нашей беседы, но все же довольно громкие. Он не знал, где находятся голоса, откуда они говорят. Они находятся недалеко, иначе он бы не смог их услышать. Он полагает, что они приходят сверху, из-под подушки или сзади. Голоса различны. Среди них есть хриплый голос. Это не голоса конкретных людей. Громкость их различна. Предложения всегда тише, чем отдельные слова. Пробуя продемонстрировать, насколько громкими были голоса, он лишь беззвучно шевелит губами, затем спрашивает, понял ли его господин доктор.

Он видит яркие сны о чистилище и аде. Такие сны мучают его, так как он не знает, есть ли ад на самом деле.

Депрессия начала понемногу спадать. Он не думает, что болен, полагает, что может работать. «Если бы у меня не было “голосов”, я был бы такой, как все». Под влиянием голосов он стал глупее, но он во всем отдает себе отчет. Выражение лица и поведение, характерные для депрессии, сохраняются.

В этом случае также весьма вероятно, что речь идет о псевдогаллюцинациях. Громкость голосов снова, как и в предыдущем случае, такова, что невозможно произнести что-либо достаточно тихо, чтобы сравнить это произнесение с той громкостью голосов, которую изображает больной, беззвучно шевеля губами.

Снова характерна неясная локализация. То, что локализация указывается во внешнем пространстве, объединяет этот случай с обоими предыдущими. Основанием, мы предполагаем, является неясность психологического суждения и отсутствие осознанного наблюдения. В последнем случае при исследовании нам бросилось в глаза, что больной совершенно не может представить себе, какими именно были голоса. Такая постановка вопроса и такое наблюдение ему несвойственны, он все время начинает говорить о содержании голосов, которые для него гораздо важнее и которые его мучают. Так как обвинения были, по его мнению, справедливы, он всегда рассуждает об этом.

В отношении пространственной локализации остается вопрос, была ли она переживаема в действительности или закрепилась после в неправильном психологическом суждении. В последнем случае мы выводим неправильное суждение о локализации из неправильного восприятия всех психологических фактов. В первом случае речь идет либо об ошибочной локализации, хотя в одновременно действительном окружающем пространстве, функционирующем в настоящий момент как оптическое представление, или о психологически действительной достоверности. При такой достоверности речь не могла бы идти о псевдогаллюцинации. Я, правда, думаю, что больной, не ориентированный психологически, будет всегда легко заблуждаться относительно суждения о локализации, и что в нашем случае факта, приводимые в пользу псевдогаллюцинаций, весомее, чем ошибочное суждение больного, который никогда не понимал психологической стороны вопроса.

Суждение о реальности мало занимало нашего больного, были ли это голоса призраков или нечто другое, для него не имеет значения. Главным для него является содержание, упреки, разговор о его прежнем образе жизни. Рассматривать их как продукты патологии он не может, так как в своем депрессивном состоянии сознания едва ли сможет так много размышлять. Он, правда, слушает, когда ему объясняют это, но без интереса. О таинственных голосах он тем не менее продолжает говорить, как будто ему ничего ранее не сообщалось об этом. Они для него имеют характер действительности, в ответ на вопрос он дает непосредственное суждение о реальности, если его спрашивают дальше и загоняют в тупик, он объясняет, что не знает сам, что это за голоса.

Это характерно для больного в последнем наблюдаемом состоянии. В начале психоза это было нечто другое. Он испытывал страх и ужас перед голосами; вследствие такого душевного состояния угрожающие явления имеют характер непосредственной действительности. Он соответствует характеру действительности иллюзий, который им присущ в аффектах страха. Даже если кто-то в таком состоянии приходит к тому, чтобы путем правильных размышлений найти правильное суждение о реальности, он не может сделать это суждение действенным. Можно говорить об имеющих чрезвычайно важное значение псевдогаллюцинациях и таких же иллюзиях, если нам необходимо определить этот чрезвычайный характер реальности на основе аффектов.

Во всех предыдущих случаях мы прежде всего рассматривали настоящие достоверные галлюцинации и следующую за ними правильную или неправильную оценку реальности и увидели, какие, например, симптомы могут в неясных случаях привести нас к мнению о том, что речь идет о псевдогаллюцинациях, о которых больные судят психологически неправильно. В этих трех случаях оценка реальности в отличие от более ранних случаев либо непосредственно была правильной, либо, если имелась склонность к вынесению неправильной оценки, то эта склонность не казалась достаточно серьезной, либо, наконец, вопрос о реальности был при депрессивном состоянии сознания безразличен, так что об этом не велось серьезных размышлений.

Наконец, рассмотрим еще один случай, в котором мы хоть и не сможем разъяснить факты галлюцинаций или переживаний, но который дает нам возможность увидеть, как больной воспринимает два различных вида реальности, и какие вопросы это ставит перед нами.

Случай Августа Вайнгартена

Август Вейнгартен, род. в 1863 г., не женат, прожил всю свою жизнь в Маннгейме. После окончания вечерней школы долгое время был рабочим в транспортном агентстве. В феврале 1908 г. в окружном ведомстве он делал несколько раз заявления о том, что подвергается преследованиям. Он был доставлен в больницу, а оттуда в психиатрическую лечебницу.

В клинике он ориентирован, в ясном сознании, имеет правильное восприятие, отвечает на вопросы по существу. Он кажется безучастным, но не равнодушным. Поведение естественно, без чудачеств.

Он очень сожалеет о заявлениях, сделанных им в полиции. Он должен был привести доказательства, а их у него нет, хотя все является фактом. Люди всегда убегали от него. «Я стою теперь тут как