ли пешком, но это надо дождаться остановки, не прыгать же с крыши на ходу. За нами следом тащится такая же платформа, заложенная «сонями» в два человеческих роста, и нам точно не стоит останавливаться и задерживать их.

Аткинс уже нашел каких-то рабочих, которые стаскивают домик и сундуки Фентона с платформы, а платформу тут же угоняют куда-то загружать со склада и поднимать на перевал. Перевал издалека казался не очень высоким, но отсюда, с холма, я вижу крошечные коробочки платформ, ползущие вверх, и понимаю, что идея снабжать войско отсюда – даже не отсюда, а из бухты у нас за спиной – пришла, видимо, в голову кому-то, не поднимавшему в жизни ничего тяжелее ложки. Но да, если воспринимать это не как злобное издевательство над людьми и животными, а как задачу, которую надо решать… Тогда Лмм может быть тут.

Дождь перестал еще ночью, а то разве стала бы я сидеть на крыше, когда можно сидеть под ней? Но сейчас низкие тучи поднялись выше, и ветер с моря разорвал их на отдельные, все еще большие, но уже прерывистые клочья. Стало гораздо теплее, и по серовато-зеленой долине желтыми пятнами скользят солнечные лучи.

Фентон носится по краю холма, выбирая место, откуда лучше всего видно и дорогу, и перевал, и поднимающиеся вверх вагоны.

Аткинс поручает мне отгонять от Фентона всех, кто будет пытаться ему мешать, а сам уезжает к Битти, наверх.

В общем, да, тут стоит оглядеться. Народу, конечно, поменьше, чем в Балаклаве, но тоже что-то непрестанно варится. Эх, без Финдлейсона разобраться, что к чему, и сунуть нос в каждую нору будет, пожалуй, потруднее, но куда мне спешить. Лмм, Лмм, где же ты, чем ты здесь занят?

На второй день приезжает с двумя вагонами деталей для машины Финдлейсон, хлопает меня по плечу, обзывает лентяем и лежебокой – поленись тут, ага, бегая за водой для фентоновских манипуляций вниз под холм с ведром! А воду он изводит в огромных количествах, то кипятит, то смешивает с какой-то дрянью, после чего ее даже выливать надо куда-нибудь подальше, чтобы какой-нибудь глупый верблюд не слизал ее с камней. В ручье внизу прыгают маленькие рыбки, и при прочих равных я бы посидела, посмотрела на них. Но куда там.

Финдлейсон тоже уезжает на перевал.

И тут – я глазам своим не верю! – в деревушке неожиданно появляются женщины. Они в белых фартуках, повязанных на темно-серые и черные платья, и в белых платочках, у них очень занятой вид, и мужчины их, что характерно, слушаются. Женщины привозят с собой из Балаклавы несколько вагонов добра, вместе с ними прибыли работники, Фентона сгоняют с облюбованного им места съемки перевала, там начинают разравнивать площадки и собирать домики. Фентон бурчит, но не слишком – он наснимал с этого, как он говорит, ракурса достаточно и теперь хочет встать так, чтобы на картину попадал путь к бухте. Ну кто я такая, чтобы возражать?

Вот я тащу фентоновскую треногу за ним через всю деревню, а он куда-то подевался. Я дошла до последних построек – Фентона нет. Тренога тяжелая, бегать с ней туда-сюда тоже не улыбается, куда он вообще делся? Наконец выруливает. Не один, а вместе с Ховсом, хирургом, который приходил что-то порешать с Битти еще в бухте. Я подхожу поближе – ну что мне, так и стоять с треногой на плечах? – и слушаю, о чем они толкуют. Сюда перевели часть госпиталя в расчете на то, что раненых сюда будет довезти легче, когда Битти доведет свою дорогу до боевых позиций. Ну да, думаю я, туда – здоровых людей и добро, обратно – побитых людей. Отличная торговля эта ваша война. Кто женщины – тоже становится понятно, это медики. Ховс с Фентоном договариваются, что завтра Фентон попробует поснимать госпиталь, Ховс уходит, и мы наконец идем снимать путь из Балаклавы, пока тень от перевала не перекрыла долину полностью.

На следующий день с перевала спускаются первые вагоны с ранеными. То есть частично они вообще-то мертвые. Кто-то просто похож на мертвого и, может быть, оклемается. Но людей на равнину под холм копать будущие могилы уже отрядили. Фентон нервно говорит мне, что часть этих людей заразные и чтобы я и не думал топтаться с ними рядом или даже с наветренной стороны, пока сплю с ним под одной крышей.

Тех раненых, что поживее, пересаживают на другие платформы и увозят в Балаклаву, а оттуда, может быть, вообще по домам. Смысл держать на войне человека без руки или без глаза? Ховс говорит тем временем, что сортировка раненых – это какая-то новая метода, что он раньше лечил и тяжелых, и ходячих единым потоком и что ему самому интересно, как там будет все устроено.

На следующий день раненых не везут, а Фентону приходит мысль забраться на перевал и поснимать оттуда, а может быть, и доехать до самой осады – я наконец узнаю название города, который пытаются уничтожить все эти замечательные люди. Ну точнее, уничтожить-то его пытаются солдаты, а люди вокруг меня стараются, чтобы солдаты при этом хотя бы частично выжили. Впрочем, на перевал вверх едут не только рельсы и фураж. Везут и ящики с чем-то явно военным под охраной вооруженных людей, наверное, патроны и какую-нибудь взрывчатку. Не камнями же они там в осажденный город кидаются? Город называется Севастополь. Что же мне делать, если, например, Лмм в нем и защищает его? Ох.

Весь следующий день Фентон пытается пробиться наверх, но вагоны заняты под завязку пришедшими свежими военными частями, сквозь деревушку прется с пересадкой, шумом, гамом страшная толпа народу в форме, мне дважды давали по шее просто потому, что не отошла вовремя с дороги (а попробуйте вовремя отскочить с полным ведром воды или с треногой на загривке), а один всадник вытянул плетью – спасибо треноге, почти весь удар пришелся на нее.

Почти три дня длилась кутерьма, наконец армейские просочились сквозь подъем на перевал, на холме стало потише. Возле госпиталя я стараюсь не ходить – слышно, как кричат люди.

С перевала спускается осунувшийся и помятый Финдлейсон с полной сумкой писем для Кемпбелла и всех, кому Битти только может приказывать, – работы еще навалом, дорога еще не достроена, а война-то, знаете ли, вовсю идет. На Финдлейсона я натыкаюсь с полным ведром воды – несла Фентону для его темных делишек, – и что вы думаете? Финдлейсон половину выпил, а в оставшееся засунул голову. Ну да, как только ушли тучи, стало жарко. Я скинула свою куртку, хожу в казенной, она лучше проветривается.

Тени с