– Что ты хочешь сказать?

– Понимаешь, – Татьяна подхватила его под локоть и продолжила путь, – они будут дальше копать под тебя и не успокоятся, пока не найдут какой-нибудь ничтожный повод для обвинения. Я же говорю: они ищут там, где светло.

– Но я же невиновен! – возразил Максим. – А значит, им ничего против меня не найти!

– Вот то-то и оно. – Адвокатесса цокнула языком. – Если все происшедшее с тобой – нелепая случайность, фатальное совпадение, тогда, может, и не найдут ничего. – Она поправила очки и покачала головой: – А если – нет?

– Я не понимаю. – Танкован опять остановился. – Что ты имеешь в виду? Что это я убил неизвестного мне человека и сопливую девчонку-студентку? – Он закатил глаза. – А заодно – и Кушева кастрировал? Ты считаешь, что…

– Я считаю, – перебила Михеева, – что и убийства, и случай с Русланом как-то связаны с тобой, имеют к тебе прямое отношение. Все это не просто так. Не случайно, понимаешь? Не по совпадению.

– Продолжай. – Максим сложил руки на груди.

Они стояли посреди тротуара под моросящим дождем, их толкали спешащие по своим делам прохожие, но им было на это наплевать.

– Посмотри на все со стороны, – предложила Татьяна. – Логика непременно приведет тебя к одному из двух вариантов: либо убийца – ты сам…

Танкован резко опустил руки.

– Ну… – Михеева виновато заморгала. – Мы-то знаем, что это не так. Я говорю – со стороны!

– Либо? – Он жестом попросил ее продолжать.

– Либо убийца – настоящий убийца – очень хочет, чтобы подозрение пало на тебя, – закончила адвокатесса и развела руками: – Третьего не дано.

– Какая-то куцая логика! – воскликнул Максим. – Почему не дано третьего или даже четвертого? Почему ты напрочь отвергаешь совпадения? Ведь даже по теории вероятности…

– Таких совпадений не бывает, – мотнула головой Татьяна. – Подсчитай сам их вероятность, и ты получишь величину, которой, как говорят математики, можно пренебречь.

«Это тебе наука, фон Штыц, – сказал сам себе Максим. – Никогда не разговаривай с блондинкой на ее языке, потому что она может неожиданно заговорить с тобой на твоем».

– Ты знаешь, как считать? – усмехнулся он. – Нашла коррелят?

– Да, – спокойно ответила Михеева. – Его и искать не надо. Это – Сырой Яр. – Она сняла очки и протерла их платком. – Сырой Яр так или иначе имеет отношение ко всем трем происшествиям, а ты, в свою очередь, имеешь отношение не только к Сырому Яру, но и к потерпевшим.

– Я думал об этом, – кивнул Танкован и вздохнул. – Похоже, ты права, Таня.

– Помнится, ты говорил мне, что догадываешься, кто может желать тебе зла. – Она прищурилась. – Скажи, этот человек – из Сырого Яра?

– Это оперуполномоченный Корж. – Максим зло сплюнул. – Тот самый, что прислал следователю доказательства моей якобы причастности к убийствам.

– Ясно… Значит, все-таки, Сырой Яр… – Михеева подняла голову. Казалось, она только сейчас заметила, что моросит дождь. – Мы промокли до нитки, Максимка!

– Знаешь что? – Он огляделся по сторонам и схватил ее руку. – Пойдем в ресторан!

– В ресторан? – улыбнулась она. – По какому случаю?

– Ну, ты-то ходишь по «Ланселотам» без всякого повода. – Танкован подмигнул. – А у меня, возможно, найдется сегодня один, и очень важный. Пошли! – И он потянул адвокатессу за собой – через дорогу, к двухэтажному белому особнячку с круглым, как у планетария, куполом, витражами и сверкающей огнями вывеской «Аста Маньяна».

В зале, больше похожем на винный погреб, чем на ресторацию, причудливо подсвеченном фонарями сквозь витражи, играл гитарист в сомбреро. Рядом, разодетая, как цыганка, молодая особа азартно подыгрывала ему на кастаньетах. Украшенные ивовыми прутьями стены, в тех местах, где их доставал тусклый свет факельных бра, казались влажными от сырости. Столики, покрытые длинными, почти до пола, узорчатыми скатертями и хаотично расставленные по всему периметру зала, печально помаргивали горящими фитилями в крохотных розетках.

Ресторан был пуст. Музыкальный костюмированный дуэт развлекал сам себя. Завидев вошедших, девица выплыла на середину погреба и принялась отплясывать хоту[7], зазывно сверкая глазищами.

– Смотри-ка, – удивилась Татьяна. – Из посетителей никого нет. Мы здесь одни.

– Неудивительно, – хмыкнул Максим. – «Аста маньяна» означает «до завтра». Это все равно как повесить на двери табличку «Мест нет. Спасибо за понимание».

И они дружно рассмеялись.

– Знаешь, – признался он, усадив свою спутницу за столик и расположившись напротив, – когда я с тобой, мне не хочется думать ни о Корже, ни об убийствах, ни об опасности. Окружающего мира не существует. Нет никого вокруг. Пусто, как в этом зале. Есть только ты… и я…

– Я и ты… – улыбнулась Михеева.

Она сняла очки и теперь, в лучах света, процеженного сквозь витражное стекло, казалась Максиму нарисованной мягкими цветными карандашами.

Проворный официант разложил перед ними меню и винную карту. Танкован наугад заказал холодный суп-пюре гаспаччо, блюдо из риса «паэлья валенсиана», турнедо из говядины и бутылку красного вина «Оливо Миленарьо».

– Эстетствующий чревоугодник! – рассмеялась Татьяна.

Он мягко накрыл ладонью ее руку и загадочно вздохнул.

– Милая моя… Самая лучшая на свете Танечка…

– Ты хотел мне открыть свой важный повод? – Она лукаво прищурилась.

– Именно, – кивнул Максим. – Я собирался тебе сказать… – Он вдруг сорвался с места, осененный блестящей мыслью, и бросился к гитаристу в сомбреро.

Михеева внимательно наблюдала, как они о чем-то перешептывались, изредка бросая в ее сторону заговорщицкие взгляды, как музыкант настраивал инструмент, а девица поправляла юбку. Наконец все трое направились к ней, загремела гитара, застучали кастаньеты, а Танкован, бледный от гордости и волнения, вдруг затянул несильным, но чистым голосом: «Ми-ла-я! Ты услы-ышь меня-а! Под окном сто-ю Я с гита-ро-ю!»

Он набрал побольше воздуха в легкие и, упав на колени перед столиком, почти закричал: «Так взгляни ж на меня хоть один только раз! Ярче майского дня дивный блеск твоих глаз!»

Татьяна улыбалась так, что у нее заболели скулы.

«Не физик, а позорище! Клоун! – думал про себя Максим. – Хорошо, что меня не видит никто из знакомых… На что только не пойдешь, когда на кону – будущее».

Он подполз на коленях к Михеевой и, не понижая голоса, простонал:

– Любимая! Прошу тебя! Заклинаю тебя в присутствии этих пестрых свидетелей: будь моей женой!

Когда они вновь сидели за столом и чокались высокими бокалами с длинными ножками, она вдруг перестала улыбаться и тихо спросила: