– Ап! – крикнул Корж и щелкнул пальцами. – Сейчас губитель невинных душ выйдет в круг! Ап! – Он опять щелкнул, прислушался к тишине и разочарованно развел руками: – Фокус не удался… Разоблачения не получилось. Госпожа Байкалова осталась в свете прожекторов. Никто не хочет ее грехи брать на себя, верно? Чуда не произошло, и справедливость восторжествовала!

– Человеческая справедливость жестока и бессмысленна, – заметил Антиох. – Но небо нередко опережает ее, чтобы лишний раз показать эту жестокость и бессмысленность. – Он неторопливо достал из кармана сложенную вчетверо газету, развернул ее и протянул обомлевшей Женечке: – Теперь и для вас станет очевидной бессмысленность ваших преступлений…

– Что ты сказал, урод? – пролепетала рыжая медсестра, испуганно обводя глазами собравшихся. – Каких еще преступлений?.. Что ты мне подсовываешь?.. – Она дрожащими руками приняла из рук бородача газетный лист с кричащим заголовком на первой полосе: «НОВАЯ ВЫЛАЗКА «ПСОВ»: 19-летнему Юрию Шишу отрезали пальцы, а потом выстрелили в сердце!»

Уставившись на подругу, Маргарита попятилась к стене. Внезапно ей стало ясно значение загадочных слов, произнесенных стариком Битюцким на смертном одре: «Ты… должна знать… кто убийца… Это… журна… евге…»

Дежурная Евгения! Никакой не Журналов, будь он неладен, а Женечка! Ее милая, добрая, верная подруга Женька!

А та между тем была близка к истерике. Вытаращенными глазами она пробегала строку за строкой, возвращалась назад и снова вчитывалась, постигая страшный смысл сухих, жестоких слов, потом сползла с банкетки на пол и глухо застонала, прижав к груди скомканную, бездушную бумагу.

– Не-е-ет!… Не-е-ет! Юрочка-а-а!..

– Что происходит? – нахмурился Корж. – Кто-нибудь мне объяснит?

Врачи и медсестры хранили недоуменное молчание. Женечка стояла на коленях и рыдала, бессильно уронив руки. Внезапно она поймала на себе взгляд Маргариты.

– Что смотришь, гадина? – Сменщица швырнула в нее скомканной газетой. – Радуйся! Смейся! Хохочи! Его больше нет! – Она поднесла к лицу дрожащие ладони. – Его нет – и ничего, и никого нет… И смысла нет… Ни в чем.

– Вот видите, – печально кивнул Антиох. – В ненависти смысла нет. И не было никогда. Потому что ненависть, злоба, жестокость не питают, а выжигают сердце, и оно становится пустым, безнадежным и никому не нужным.

– Ненавижу! – заорала Женечка, сжав ладони в кулаки. – Ненавижу тебя! Сволочь ты, Марго! С виду – тихоня, а на деле – подлая хищница! Для тебя украсть чужое счастье – раз плюнуть!

– Я… украла твое счастье? – пролепетала Маргарита.

– Почти украла! Но я тебя опередила! Я не позволила тебе разрушить мою жизнь!

– Она уже разрушена, – напомнил Антиох. – И только вы всему виной. Только себя вините и ругайте. Ведь вы причинили зло невинным людям, а в конечном счете – себе.

– Она! – Женечка кулачками указала на подругу. – Она сама во всем виновата! Во всем! Если бы не она – ничего бы не случилось! И бедный Струковский был бы жив, и подлый Битюцкий!

Неожиданно Маргарита вспомнила этот голос. Он был из ее кошмарного, бредового видения: «Ты сама во всем виновата! Здесь тебе самое место. Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким! А я с удовольствием помогу тебе в этом!»

Выходит, он звучал наяву.

Женечку словно прорвало. Казалось, она была близка к сумасшествию. В ее глазах плескался безумный огонь, щеки горели, а губы кривились в исступлении.

– Мразь! Подлая тварь! Ты всегда стояла на моем пути! С самого первого дня! Это лицо, эти волосы, эта фигура – почему они достались тебе, а не мне? Почему к убогим и безмозглым так благосклонно небо? Почему оно никогда не слышит таких, как я? Почему молчит в ответ? За что одним выпадает и красота, и тихое благополучие, и рождение детей, и мужское внимание, а другим – вот такая круглая рожа с веснушками, жирное тело, любовник, который грозится вот-вот бросить, и страшный диагноз «бесплодие» после третьего аборта?

– Ты завидовала мне? – выдохнула Маргарита, не веря услышанному. – Мне – одной из самых несчастных женщин на свете, которая сама страдает оттого, что небо молчит?

– Эта твоя вечная привычка прибедняться! – скривилась Женечка. – Эта тихая грусть, постоянные вздохи и надежды изменить судьбу! Тьфу! Сколько женщин на свете несчастней тебя, ты не думала?

– Женя! – воскликнула Маргарита. – Я не верю тому, что ты сейчас говоришь! Это не ты! Я знаю тебя жизнерадостной, веселой, никогда не унывающей, доброй и милой девушкой!

– А я и есть – веселая! – Рыжая медсестра страшно расхохоталась. – Я была бы еще милее, если бы ты провалилась в тартарары! Я стала бы самой жизнерадостной и счастливой девушкой, если бы твоя жизнь превратилась в ад! – Она вдруг перестала смеяться. – И я была готова сделать для этого все!

– Но за что? – ахнула Маргарита.

Женечка исподлобья оглядела разинувших рты коллег.

– Вам всем не понять! – отрезала она и опять зарыдала: – Я так любила… люблю своего Юрика! У меня никогда не было такой любви – испепеляющей, страстной, необъятной! Я для него была готова на все! Вот сказал бы: кинься в реку – и кинулась бы! Не раздумывая. Головой вниз. Бог меня наказал, послав мне такую любовь. – Медсестра опустила голову. – А Юрка… Он такой взбалмошный… Такой несерьезный… Вот взял и сказал мне, дурачок, что собирается бросить меня… А я и поверила… – Она подняла глаза на Маргариту. – Юрик сказал, что готов меня променять на нее! На нее! – Женечка залилась слезами. – Это же приговор! Мне! Это значит – лишить меня всего: счастья, возможности дышать. Лишить самой жизни. Ради кого? Ради нее! – Она ткнула пальцем в сторону подруги. – И тогда я решила: не позволю! Не бывать этому! Я сделаю все, чтобы сделать жизнь этой стервы невыносимой!

– И поэтому убили Струковского? – спросил молодой опер.

Женечка отыскала его глазами и оскалилась:

– Сначала я украла эфедрин. Но потом, когда поняла, что эта гадина отделается лишь выговором, вернула на место. У меня были идеи получше. Однажды вечером я поднялась в отделение на служебном лифте – я всегда им пользовалась, это очень удобно, – и заперла стерву в процедурной, а сама пошла в ПИТ и выдернула из сети шнур аппарата вентиляции легких. Струковский все равно был не жилец, а Риточке за халатность грозило уже нечто больше, чем просто выговор. – Женечка досадливо цокнула языком. – Но как назло больному Битюцкому приспичило в это время в сортир. Падлюка видел, как я выбегала из ПИТа, когда включился сигнал тревоги. Ну что с ним было делать? – Она развела руками. – Старый пердун наверняка выдал бы меня. Пришлось ввести ему поутру «неправильную» инъекцию.

– Да вы просто дьявол в юбке! – вырвалось у кого-то из врачей.

– Верно, она сошла с ума, если так спокойно обо всем рассказывает! – воскликнул другой.

– Это так называемый момент истины, – пояснил молодой оперативник. – Состояние аффекта, вызванное горем.