Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром, выбравшись под конец долгой ночи из лабиринта, Симон решил, что жизнь его больше не станет прежней. Оказалось, он ошибался. Жизнь пошла своим чередом. По крайней мере, пока.
Шреефогль принял Клару, а заодно и Софию, под свою опеку. Совет решил допросить детей только завтра. А до тех пор Симону и молодому дворянину пришлось поломать голову над тем, что рассказать советникам. Правду? Но в таком случае не подведут ли они девочек под нож? Дети, спутавшиеся с колдовством, как и взрослые, запросто могли оказаться на костре. Симон знал это по предыдущим процессам, о которых слышал. Возможно, граф будет допрашивать детей так долго, что они и знахарку назовут ведьмой. А кроме нее, и множество других…
— Ну что? Потанцевать решил?
Симон вздрогнул, отвлеченный от мрачных мыслей, и обернулся. Рядом стояла Магдалена и улыбалась. На лбу у нее красовалась повязка, но в целом она выглядела здоровой и отдохнувшей. Лекарь невольно усмехнулся. Не далее как сегодняшним утром дочку палача преследовали солдаты. Она пережила обморок и провела две ночи в страхе, а теперь вот требовала от него танцев. Она казалась просто непробиваемой. Прямо как ее отец, подумал Симон.
— Магдалена, тебе нужен покой, — начал он. — Тем более люди… — Он кивнул в сторону столов. Там уже начали шептаться служанки и показывать на них пальцами.
— А, люди, — перебила его Магдалена. — Дались эти люди…
Она взяла его под руку и потащила к площадке для танцев перед сценой. Прижавшись друг к другу, они стали медленно кружиться в танце. Симон заметил, как другие пары от них отодвинулись, но сейчас ему было все равно. Симон смотрел в черные глаза Магдалены, и ему казалось, что он тонет в них. Все вокруг превратилось в водоворот света, а они кружили в самом его центре. Заботы и мрачные мысли куда-то исчезли, перед ним были только ее смеющиеся глаза. Он медленно потянулся к ее губам.
Внезапно юноша уловил краем глаза какое-то движение. К ним спешил его отец. Бонифаций Фронвизер грубо схватил сына за плечо и развернул к себе.
— Да как ты смеешь! — зашипел он. — Не видишь разве, как люди пасти раскрыли? Лекарь и палачиха… Вот тебе раз!
Симон высвободился.
— Отец, прошу тебя… — попытался он его успокоить.
— Как бы не так, — выпалил его отец и немного оттащил его от танцующих, не удостоив Магдалену и взглядом. — Я приказываю…
Внезапно Симона, словно волной, накрыла чернота. Напряжение последних дней, смертельный ужас и беспокойство за Магдалену. Он яростно оттолкнул от себя отца, так что тот задохнулся от изумления. В то же мгновение музыка умолкла, и все присутствующие отчетливо услышали слова Симона.
— Не тебе мне приказывать! Не тебе! — прохрипел он, так и не отдышавшись после танца. — Кто ты вообще такой? Мелкий, неумелый фельдшер, что всем старается угодить! Ставить клизмы и нюхать мочу — вот все, что ты умеешь!
Щеку обожгло ударом. Отец его побледнел, он так и не опустил ладони. Симон понял, что зашел слишком далеко. Прежде чем он успел извиниться, Бонифаций Фронвизер развернулся и растворился в темноте.
— Отец! — крикнул он ему вслед.
Но снова заиграла музыка, пары снова от них отвернулись. Симон взглянул на Магдалену, она качала головой.
— Не стоило тебе так поступать, — сказала она. — Он все-таки твой отец. Мой тебе за такое уж точно голову бы оторвал.
— Почему здесь каждый хочет непременно упрекнуть меня в чем-нибудь? — пробормотал Симон. Его недолгие минуты с Магдаленой истекли. Он отвернулся и оставил ее стоять возле танцующих. Теперь ему необходима была кружка пива.
Симон двинулся к пивной бочке, поднятой на козлы. Путь его пролегал рядом со столом советников. За ним сидели с грустными лицами аристократы Земер, Хольцхофер, Августин и Пюхнер. Граф отошел к своим солдатам проверить, все ли в порядке. Наконец дворянам представилась возможность поговорить о предстоящих днях и неделях. Они обеспокоенно склонились друг у другу. Среди них, словно каменный, сидел Иоганн Лехнер, погруженный в собственные мысли.
Симон остановился и посмотрел из темноты на картину перед собой. Она ему о чем-то напомнила.
Четыре дворянина. Секретарь. Стол…
В голове у него стучало после танца. В теле еще чувствовалось напряжение последней ночи. Дома он уже выпил две кружки пива. Потому до него не сразу дошло.
Но потом он почувствовал, как недостающее звено соединило всю цепочку воедино.
Они просто не услышали то, что нужно было услышать.
Симон нерешительно обернулся. За столом далеко позади сидел в одиночестве священник и наблюдал за танцующими. Выражение неприятия на его лице сменялось удовлетворением. Как представитель духовенства он, конечно, не мог одобрить дикого языческого действа. Но и ему явно доставляли наслаждение теплая ночь, мерцание огня и веселая музыка. Симон направился к нему и без разрешения сел рядом. Священник с удивлением взглянул на него.
— Сын мой, уж не решил ли ты сейчас исповедоваться? — спросил он. — Хотя… судя по тому, что я сейчас увидел, тебе это необходимо.
Симон покачал головой.
— Нет, ваше преподобие, — сказал он. — Мне нужно спросить кое-что. В тот раз, мне кажется, я не совсем правильно вас понял.
После непродолжительного разговора Симон снова встал и задумчиво побрел обратно к танцующим, по пути снова пройдя возле стола советников. Внезапно он насторожился.
Одно место теперь пустовало.
Без дальнейших раздумий Симон спешно направился к дому возле рыночной площади. Смех и музыка постепенно затихли. Он услышал достаточно.
Теперь пора действовать.
Старик сидел в массивном обитом бархатом кресле и смотрел в окно. На столе перед ним стояла миска грецких орехов и кружка воды. Другой пищи он уже не переносил. Дышать было тяжело, боль пронзала нижнюю часть живота. С улицы доносился шум праздника. В задернутых шторах осталась открытая щель, чтобы он мог наблюдать за происходящим. Но глаза уже были не те, огни и танцующие люди теряли очертания и расплывались в смазанную картину. Слух же его, напротив, остался превосходным. Потому он и услышал шорох башмаков за спиной, хотя непрошеный гость и пытался войти в комнату незамеченным.
— Я ждал тебя, Симон Фронвизер, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты мелкий пронырливый умник. Я еще тогда был против того, чтобы тебе с отцом позволили поселиться в городе, — и оказался прав. От тебя в городе одни неприятности.
— Неприятности? — Симон уже не пытался соблюдать тишину. Он быстрыми шагами направился к столу и заговорил дальше. — И от кого же в городе эти неприятности? Кто нанял солдат, чтобы убить маленьких детей, потому что те увидели лишнего? Кто распорядился поджечь склад? Кто постарался, чтобы ненависть и страх вернулись в Шонгау и повсюду снова разгорелись костры?
Симон говорил с воодушевлением. Он шагнул к креслу и рывком повернул его к себе. Потом взглянул в слепые глаза старика. Тот качал головой чуть ли не сочувственно.