— А это что?

Симон взглянул вниз и увидел ожог. Боль тут же вернулась.

— Этот подлец прижег меня кочергой. Он уже готов был спалить меня заживо.

— Теперь ты хотя бы знаешь, что ожидает Штехлин, — проворчал Куизль. — А с этим что?

Он указал на старого Августина. Тот успел отдохнуть и сидел в кресле, уставившись на них полным ненависти взглядом.

— Вот заказчик, которого мы так долго искали, — сказал Симон, обвязывая на скорую руку рану. Он быстро рассказал палачу о произошедшем.

— Достойнейший Маттиас Августин, — проворчал Куизль в сторону старика, когда Симон закончил рассказ. — Вам все костров не хватает… Вам недостаточно тех, что когда-то разжег мой дед? Не наслушались женских криков?

— Господь свидетель, я этого не желал, — ответил Августин. — Все, что мне было нужно, — это клад.

— Эти ваши чертовы деньги, — проговорил палач. — На них нет ничего, кроме крови. Мне они не нужны. Вот они, можете хоть сожрать их.

Он вынул из-под плаща небольшой грязный мешочек и с отвращением швырнул его на стол. Мешочек развязался, из него по столу рассыпались монеты и покатились со звоном на пол.

Старик разинул рот. Потом склонился над столом и стал сгребать деньги к себе.

— Мое сокровище! Мои денежки! — просипел он. — Теперь я умру в почете. Мой дом спасен.

Он принялся пересчитывать деньги.

— А вообще жалко отдавать столько денег, да еще скряге вроде вас, — проговорил Куизль. — Я, пожалуй, заберу деньги назад.

Маттиас Августин испуганно поднял на него глаза. Он прекратил считать, пальцы задрожали.

— Ты не посмеешь, — прошипел он.

— Отчего же? — ответил палач. — Никто ничего не узнает. Или вы пожалуетесь совету, что я отнял у вас деньги Фердинанда Шреефогля? Деньги, которые вообще-то принадлежат церкви и которые вы незаконно прибрали к рукам?

Августин подозрительно посмотрел на него.

— Чего ты хочешь, палач? — спросил он. — На деньги тебе плевать. А что тогда?

Куизль перегнулся через стол, его лицо оказалось прямо перед беззубой пастью старика.

— А вы не догадываетесь? — пробормотал он. — Я хочу, чтобы вы убедили советников и графа, что нет никаких ведьм. Что все это лишь детская игра в отметины и заклятия. Чтобы знахарку освободили и все эти гонения прекратились. Поможете мне — и получите чертовы деньги.

Августин засмеялся и покачал головой.

— Даже если бы я захотел, кто мне поверит? Дети убиты, склад сгорел, солдаты на стройке…

— Погром на стройке устроили горожане, не пожелавшие приюта. Сущий пустяк… — вставил Симон, поняв, куда клонит палач. — Склад подожгли аугсбургцы. Дело не станут расследовать, чтобы не испортить отношения между городами. А мертвые дети…

— Петер Гриммер свалился в воду, и лекарь сможет это подтвердить, — задумчиво проговорил Куизль. — А остальные… Что ж, война закончилась не так давно. Вокруг полно грабителей и разбойников. К тому же кому будет дело до нескольких сирот, когда, немножко приврав, удастся спасти город?

— Спасти… город? — изумленно переспросил Августин.

— А как же, — заговорил Симон. — Если вы не придумаете убедительную историю для графа, одной ведьмы ему будет мало, и он не остановится, пока не сгорит половина Шонгау. Вспомните, что было во времена вашего детства — десятки женщин отправили на костер. Совет вас поддержит и согласится немного соврать, если вы не хотите повторения прошлого. Одного вашего влияния хватит, чтобы убедить и советников, и графа. Воспользуйтесь этим! Не сомневаюсь, вы за каждым знаете какой-нибудь грешок и сможете, если придется, пригрозить.

Августин покачал головой.

— Ваш план не сработает. Слишком много всего случилось…

— Подумайте о деньгах, — перебил его палач. — О деньгах и репутации. Если мы расскажем людям, какой вы и ваш сын на самом деле подлецы, вряд ли нам кто-то поверит. Понятно, что у нас нет доказательств. Но кто знает, что-нибудь уж все равно останется… Я знаю людей. Они любят поболтать. К тому же временами ко мне заходят и благородные господа или их жены за любовным зельем, мазью от бородавок. И тогда начинаются такие разговоры…

— Довольно! Хватит! — воскликнул Августин. — Вы меня убедили. Я сделаю все возможное. Но обещать ничего не могу.

— Мы тоже ничего не обещаем, — сказал Куизль и быстрым движением сгреб деньги в карман плаща. Старик хотел было воспротивиться, но взгляд палача заставил его передумать.

— Приходите через день, после большого собрания, — сказал Якоб. — Уверен, вашему сыну потребуется горшочек арники. — Он чуть ли не сочувственно посмотрел на Георга, который так и не пришел в сознание. Он лежал, скорчившись, на полу, черные его локоны слиплись в подсыхающей луже крови. Потом палач повернулся обратно к старику. — Может, у меня найдется еще и эликсир, чтобы облегчить ваши страдания. Поверьте, мы, убогие знахари и целители, знаем кое-какие секреты, в отличие от ученых врачей.

Он направился к выходу и потряс мешочек.

— Если собрание пройдет успешно, то этот мешочек сменит владельца. Если нет, то я выброшу его в Лех. Счастливо оставаться.

Симон последовал за Куизлем. Прежде чем закрыть дверь, он услышал, как старик снова застонал. У него опять начались спазмы.

Собрание совета, состоявшееся через два дня, оказалось самым необычным, какие только случались в Шонгау. Весь предшествующий день Маттиас Августин потратил на то, чтобы по очереди сплотить вокруг себя всех членов малого совета. У старика против каждого имелся какой-нибудь козырь. И всех он привлек на свою сторону: кого — лестью, кого — угрозами, а кого — красноречием. Когда он смог убедить наконец и Лехнера, воплощению задуманного ничего больше не мешало.

Когда граф выступил утром перед собранием, единодушию советников можно было позавидовать — они, словно сговорившись, единогласно отметали любые намеки на колдовство. Расследование, проведенное советом, все расставило по своим местам. Ведьмовские отметины оказались простой детской шалостью. Склад подожгла группа подлых аугсбургцев, решивших отомстить. А убитые дети стали жертвами всякого сброда, который до сих пор скрывается в лесах вокруг Шонгау. Все это хоть и весьма прискорбно, но ни в коем случае не является поводом для истерик.

К тому же по счастливому стечению обстоятельств утром третьего мая солдаты графа схватили бывшего солдата и разбойника Кристофа Хольцапфеля. Дочь палача Магдалена сразу же опознала в нем своего похитителя. И уже к вечеру бесчестный наемник признался в подвале тюрьмы, что убил троих детей просто из злобы.

Странным образом для признания его не потребовалось даже пытать. Но палач несколько часов провел с похитителем своей дочери наедине и показал ему орудия пыток. Так или иначе, убийца после этого готов был дать письменное признание, под которым и расписался левой рукой. Правая свисала красной намокшей тряпкой и состояла, казалось, из кожи и одних только сухожилий.