Всю ночь она простояла у окна, вглядываясь в темноту, ожидая чего-то, чему не находила точного определения. Наверное, выстрелов, лязга вынимаемых из ножен шпаг, звона подков по мощеной дорожке парка. Ведь должны же они, мужчины, что-то предпринять? В мечтах ей служили все трое: князь Козловский, юный Ксаверий и поручик Люберов. Она читала в романах, что любовь и дружба святы! Как там в латинской пословице: amore, more, ore, re… Значит, объединившись, они должны разорвать тенета. Во имя любви!.. Или эта пословица хороша только стилем, а не смыслом?

Читая латинскую пословицу, Лизонька, как всякая женщина, отдавала предпочтение первому слову — «атоге», забывая, что мужчины куда с большим увлечением служат последнему, а именно — делу, то есть «re», а если точнее — «negotium», что переводится как занятие, дело, недосуг. Поручик Люберов не привел лошадей к заветной калитке, потому что был занят делом, а заниматься всем прочим ему было недосуг.

Проводив нежданных гостей — Ксаверия и Лизоньку, Люберов направился на встречу с агентом. Встреча произошла в лесу на месте ночного кострища. Лицо Петрова приобрело вполне приличный вид, шишка со лба исчезла, переродилась в синяк под глазом. Пухлогубость, конечно, осталась, но кто знает, какие губы у Петрова были до травмы. Будь он негром — обычный рот…

Родион принес Петрову еды: копченую грудинку, хлеба, яблок и бутыль вина. Удивительный аппетит был у этого тщедушного человека, разбитая губа не мешала челюстям работать с отменной скоростью. Не прерывая еды, он докладывал Люберову результаты своих наблюдений.

— Задрог до чертиков. Летом слежка — милое дело, весь день на свежем воздухе, а в осенние хляби… Я потом на дуб залез, там дупло хорошее. Поспал малость. В доме все без изменений. Означенная персона выходила только по нужде, равно как и молодой напарник. Но чует мое сердце — оставлять их без присмотра никак нельзя.

— Днем-то они вряд ли отсюда тронутся, — заметил Родион.

— Почему?

— Но зачем-то они сюда ехали? Не с могильщиком же повидаться? Значит, у них тут в деревне дело.

— Вот и хорошо. А решать это дело они ночью будут. Тогда я пойду, сосну в тепле. Я тут в домишке одном остановился у вдовы. Отличная женщина! Вы тут присмотрите… Как стемнеет, я мигом прибегу.

— Лучше не на своих двоих. С лошадью оно как-то надежнее.

— Уговорили!.. — крикнул Петров уже на бегу.

Легко сказать — присмотрите, днем за кустами не спрячешься, слишком близко от дома они растут. Родион оставил Буяна привязанным в лесу, а сам пошел к дубу — хоть и далекий наблюдательный пост, но надежный. Спустя полчаса, замерзнув на ветру, Родион полез в уже «угретое место» — в дупло.

Петров подчинялся Люберову, но Родион сразу понял, что агент неизмеримо опытнее его в деле сыска, выносливее, а главное, он самозабвенно предан делу, которого наш герой не только не уважал, но в глубине души стыдился. Кроме того, у Петрова было всего одно и очень точно сформулированное задание — следить за Шамбером и доносить результаты наблюдения в Петербург.

Задание, данное нашим друзьям, с одной стороны, тоже было конкретным — привезти деньги, но оно предусматривало некий выбор действий: если вы не найдете деньги, то должны найти точное доказательство, что они осели в чужом кармане, не мешало также узнать — в чьем, нужны были также доказательства вины Шамбера, которого в случае нужды надо было «анвелировать»[39].

И теперь Родиону казалось, что он стоит на одной ноге на цыпочках в некой точке, от которой разбегаются в разные стороны тропки, и сейчас он должен выбрать, не только по какой следовать дальше, но куда поставить онемевшую поджатую ногу. Вот они, тропочки, обозначим их литерами а — продолжить слежку за Шамбером и попытаться захватить его для приватного разговора (убить его мы всегда успеем!). В этой тропочке, конечно, есть плохое слово «попытаться». Если считать могильщика, то их в лачуге трое. Начни Родион с Петровым «захватывать», еще неизвестно, кто кого захватит. Кроме того, Родион понимал, что добраться до спрятанных Шамбером денег можно только благодаря слежке. Шамбер не укажет место клада даже под пыткой, а пытать Люберов не умел (да и учиться как-то не хотелось!).

Далее… литера б: если он освободит сегодня ночью Матвея романтическим способом, то они сравняются с противниками в силах. Ах, кабы сравнялись! А девицу куда? Этот перевес в силах Родиону покоя не давал.

Литера в: бросить слежку и немедленно отправляться к пану Гондлевскому с требованием освободить Матвея. А вдруг вздорный старик пренебрежет тем, что бумага о неприкосновенности двух негоциантов подписана самой государыней, а русские войска стоят в Варшаве? Вдруг оный Гондлевский настолько предан Станиславу Лещинскому, что схватит Люберова, как вражеского лазутчика, и тоже запихнет в подвал? А вот это никак невозможно!

Были и еще варианты-тропочки, но когда Родион воскликнул в сердцах (разумеется, мысленно): «Так куда мне поставить ногу, черт подери?», он вдруг понял, что давно уже стоит на двух ногах, то есть вылез из дупла и прячется за дубом, что наступили сумерки, а в жизни обитателей хибары явно наметилось какое-то движение, Первым вышел могильщик и ушел в сарай, за ним последовал напарник Шамбера, широкоплечий, плотный, несколько сутуловатый молодой человек. Что-то он нес в руках… Ага, седла. Значит, у них в сарае кони.

Родион решил проведать своего Буяна. Благородное животное подчинялось каждому слову и жесту хозяина, но как бы жеребец не вздумал обменяться любезностями с Шамберовой кобылой. Заржет на весь лес!

Буян был на месте. Родион погладил его шелковистую морду и вдруг успокоился, все литеры посыпались из головы, как горох из лопнувшего стручка. Что он умничает, в самом деле: а, б, в… сидели на трубе! Матвей правильно говорил — жизнь сама подскажет. Родион не решился сесть на Буяна, повел его за собой. Темнело необычайно быстро, деревья теряли очертания. Ветер поднялся… Пожалуй, это хорошо, шелестящая листва скрадывает все звуки. У дуба Родион прошептал с раздражением, обращаясь более к себе самому:

— Где этот Петров, дьявол тебя возьми?

— Тут я, — услышал он жаркий шепот, — тише…

У дома уже стояли две оседланные лошади. Широкоплечий приторачивал к одной из них странный груз — что-то длинное, завернутое… наверное, в мешковину.

— Вот он! — прошелестел одними губами Петров.

Родион ни за что бы не узнал в тучном и, казалось, одышливом человеке светского щеголя Шамбера. На нем был давешний костюм, видно, кафтан и порты могли растягиваться до любых размеров, кожаный фартук стоял торчком на толстом животе. Блеснула стекляшка на круглой Шамберовой шляпе — брошка на банте. Шамбер проверил упряжь и опять вошел в дом.

— Ждут полной темноты, потом двинут, — прошептал Петров, — Хотел бы я знать куда…

— В преисподнюю… Только дорогу туда я не знаю.