к тому, что сегодня мы называем «бессознательным», термин важный как для психолога, так и для историка. Для историка школы Бенедетто Кроче неприемлема сама мысль применения идеи о бессознательном к философским и историографическим исследованиям. И все же я хочу заметить, что историк этой школы мог бы поразмыслить над идеей о бессознательном в качестве одного из определений концепции Кроче о пользе, при которой «природа», разрешившись в экономической, гедонистической или естественно-научной деятельности, больше не имеет «реалистического» значения[533]. Де Мартино передвигается в плоскости категорий Кроче, поэтому настроить с ним диалог наилучшим образом можно, приняв его же категории: это позволит нам с большей легкостью выразить наши замечания о его исследовании.

Если мы хотим представить себе природу – это понятие только с первого взгляда кажется подвластным определению, а в сущности своей двусмысленно – как полезное явление, природа это – мир нужды, образ чувствования, природа – это страх примитивного человека потерять свою личность, риск потерять присутствие, бытие в мире[534] – этот риск является тревогой, которая выражает «желание быть в мире в качестве присутствия пред риском не-бытия»[535]. Эту тревогу перед небытием, которая требует бытия в мире, можно считать импульсом, чувством, природой в качестве деятельности. Шопенгауэр назвал бы это «желанием жить», а мы скажем – «жизненная деятельность»; в любом случае именно бесформенная «вещь в себе» угрожает примитивному, так как он боится снова быть поглощенным бессознательным, в котором любой мирской образ потерян и где, в отсутствие образа, потеряна сама душа. Человек в этом случае стал бы природой, чистым природным бессознательным актом, даже не «огромным зверем», а именно чистой природой, а следовательно, чистым небытием.

Путем анализа, который я лично очень ценю, Де Мартино дает нам понять, что «простое падение присутствия, неразборчивая коинония, бушевание неконтролируемых импульсов, это только один из полюсов магической драмы: другой полюс представляет собой момент искупления присутствия, которое хочет быть в мире»[536]. Искупление это «создание определенных культурных форм»[537], и во внутреннем ритуале, в ходе которого примитивный человек предается риску не-бытия или риску бессознательной природы, чтобы овладеть этой природой, этой ingens Sylva[538]со слов Вико, создание новых культурных форм возможно только благодаря образу, когда примитивный человек «становится хозяином собственного видения»[539]: здесь необходимо заметить дуализм между историей-действием и историей-мыслью, творческий дуализм, который создает формы цивилизации, но только посредством искусства, в котором страсть, чувство, тревога или дионисийское возбуждение, возобладают над экзистенциальной драмой, которую Де Мартино по праву находит в магическом мире, и они превосходят эту драму, завладевая видением, формой, и выражаясь в «первоначальной форме духа»*. Поэтому Де Мартино может интерпретировать «историческую драму магического мира» в силу категорий Кроче: риск потерять свою личность в тревоге представляет собой утилитарный момент, который, для «замкнутости духа», всегда предвещает теоретический, таким же образом искусство всегда является выражением состояния души, то есть выражением природы как данности, но бессознательной, а следовательно, действия как «жизненного» момента. «Видение», искупление экзистенциальной тревоги – это теоретический момент в своей первоначальной форме, поэтому это фантазия, или, лучше, миф, так как заключает в себе не столько форму эстетического значения, сколько переплетение фантастических форм с примитивными теоретическими и философскими категориями. Состояние тревоги, не «сформированное» мифом или философией, с точки зрения современной психологии и Де Мартино, – это болезнь или аномалия, так как при распаде человека, то есть распаде духовных форм, или нехватке даже одной из них, человек больше не существует, а следовательно, не существует и исторического мира человека, истории. Говорить об экзистенциальной драме, которая создает представление о мире сквозь угрозу, – значит иметь в виду все виды форм и категорий; если бы человек мог быть только природой, то его бы не существовало, так как он не чувствовал бы угрозы и не терял самого себя в небытии, теряя составляющие его связи между практическим и теоретическим, между экономическим и моральным законом, между действием и знанием, между поступком и совестью. Именно потеря категорий, составляющих человека и его историчность является вечно грозящей опасностью варварской агрессии, Лернейской гидрой, со слов Вико: тогда природа становится, так же как в магическом мире, дьявольской, она подвергает человека и его историческую цивилизацию распаду, потому что они, согласно Вико, теряют свой закон, свою формальную и вместе с тем свою юридическую форму. На самом деле примитивный человек в плену у экзистенциальной драмы, охвачен дьяволом, то есть он в плену у вины или того, что он считает своей виной. Магический ритуал искупления – это ритуал морального спасения, воскресения, которое исступляет порядком бушующий хаос[540]. Новый мир после воскресения – это мир во власти человеческого творения[541], мир, в котором первоначальная ситуация кризиса переходит в конечную ситуацию искупления, и в то время как изначальная ситуация – это тревога небытия, конечная ситуация находится во власти бытия и морального закона.

Заметим, что Де Мартино с большой ясностью использует два термина первоначальной и конечной ситуации. Драма искупления для примитивного человека представляет собой драму греха и спасения: «С помощью искупления колдуна, всему человечеству открывается путь искупления и возможность спасения. В этом смысле колдун представляет собой самого настоящего магического Христа, он выполняет для всех роль посредника бытия в мире в его форме искупления риска не-бытия»[542]. Вико чувствовал в фигуре Христа то, что можно было бы назвать «героическим характером Христа». Так как история – это вечность именно благодаря закону, которому она подчиняется, благодаря человеку в качестве категории, который в себе объединяет эти самые категории или «замкнутость духа». Экзистенциальная драма, о которой говорит Де Мартино – это вечная драма истории как мысли и как действия, или, как понимал ее Вико, драма дуализма между разумом и варварством, между духом и природой; любое действие – это кризис, который, вместе со свободой, противостоит риску и любое познание – это творческая власть действия и, наконец, трансформация чистой экономичности в этическую форму цивилизации, в которой личности «спасаются», умирая для своей чистой экономичности, умирая для своего греха, чтобы воскреснуть как Христос, в плоскости этической истины. Эта сотериологическая драма, которая присутствует в качестве структуры во всех известных человечеству религиях, и как Де Мартино заметил, в том же магическом мире, это не что иное, как диалектика трансцендентального, и, если бы мы хотели выразиться в терминах Кроче, всевозможные отношения и образ переживания кризиса согласно диалектике четырех форм духа производят многогранность истории, в которой между категориями или формами никогда не наступаете мир –