Она поспешно направилась прочь от места, где стояла, и постыдно вздрогнула, когда ей наперерез из тени вышла темная фигура. Талила едва не выхватила из ножен катану, но раньше успела понять, что к ней направлялся полководец Осака!

Облегчения ей это не принесло.

— Вы носите дитя, госпожа, — сказал он хмуро, скрестив руки на груди.

— Как давно ты следишь за мной? — спросила она хриплым голосом.

— Достаточно давно, чтобы догадаться.

Талила попыталась заглянуть ему в глаза, чтобы понять его намерения, но бесстрастный взгляд полководца не дал ответов ни на один ее вопрос.

— Мамору не должен знать, — наплевав на все, заговорила она первой.

Брови мужчины чуть дрогнули в слабом намеке на изумление, и она надавила.

— Если ты ему скажешь, мы проиграем это войну. Можно будет сдаться прямо сейчас и больше не отправлять людей на смерть.

Их войско медленно продвигалось по стране. Возможно, советник Горо переоценил свою мудрость, но и Мамору совершил ту же ошибку. Весь их путь сопровождала опасность. Их враг знал, какие они изберут дороги, по каким пойдут переправам, в какую сторону свернут на развилке. Это было очевидно, ведь в столицу можно было попасть одним-единственным способом.

И потому за две недели, что войско провело в пути, они не продвинулись и на половину от того, что наметил Мамору.

Пока императорское войско не собиралось сидеть в столице и ждать дня, когда вражеская армия осадит дворец. Напротив, они деятельно атаковали и всячески мешали их продвижению.

Иногда Талила с ужасом думала, как будет восстанавливаться стране после этого разрушительного года... Потому что Император, желая побороть старшего брата, не щадил никого и ничего. Он уже уничтожил две переправы через реку, вынудив собственных подданных рисковать жизнями, чтобы оказаться на другом берегу, а также остановив фактически торговлю, продвижение купцов, да и отрезав целые семьи друг от друга.

И на достигнутом он не остановился. Уничтоженные мосты или переправы встречались им все чаще — по мере приближения к столице. В нескольких местах была разворошена, разрыта дорога, в других – поджидала засада, а порой вдоль их пути стояли столбы с казненными преступниками. К каждому был приколочен свиток с прегрешениями: измена, измена, измена.

В какой-то момент Талила перестала их замечать.

Их войско было многочисленно и потому медлительно. Отряды, которые направлял Император, состояли из нескольких человек и передвигались быстро. Даже дозорным не каждый раз удавалось их замечать и предупреждать о них основную колонну, которая растягивалась по дороге длинной лентой.

— Я не могу лгать своему господину, — холодный голос полководца Осаки вернул Талилу в действительность.

Она устало посмотрела на него и вновь провела ладонью по губам.

— Я не прошу тебя лгать. Я прошу тебя промолчать. Иначе он попытается меня отослать. И отправится к Императору в одиночку. И не сможет полагаться на мою силу.

Что она намеренно скрыла, так то, какой неустойчивой стала ее магия. И с каждым днем, что в ней рос ребенок, огонь все больше выходил из-под контроля. Она тренировалась украдкой, что в огромном войске было сложно. Почти невозможно не попасться кому-нибудь на глаза, невозможно ускользнуть от бдительного взора Мамору... Этот секрет она также держала внутри и никому не доверяла.

Полководец Осака колебался. Она видела это по его дрогнувшему взгляду, по тому, как вздулись на висках вены, как сошлись на переносице темные брови. И наконец...

— Вы должны сказать господину, — проговорил он, едва шевеля губами.

— Я скажу, — пообещала Талила и не соврала.

«Позже».

Осака тяжело вздохнул, словно на груди у него лежал неподъемный камень и мешал дышать свободно.

— Господин накажет и меня, и вас. И будет прав, — он медленно покачал головой.

— Мертвый он не сделает ничего, — обронила Талила и сама испугалась ужаса прозвучавших слов.

Но они, похоже, задели полководца сильнее всего.

— Хорошо, госпожа. Я ничего не скажу, — пообещал он, развернулся и поспешно зашагал прочь.

Почему-то вместе с облегчением Талила испытала недостойное сожаление. Проводив Осаку взглядом, она одернула от живота ладонь, которую неосознанно прижимала к нему все время, пока они говорили, и посмотрела на свои пальцы. Сосредоточившись, попыталась вызвать небольшой огонек и отпрянула, когда пламя едва не опалило брови и ресницы.

— Ох... — сокрушенно пробормотала она.

Затем закусила губу и поспешила следом за полководцем. Она слишком долго отсутствовало, это могло привлечь внимание.

— Где ты была?

Конечно же.

Мамору дожидался ее у полога в палатку. Скрестив на груди руки, он смотрел на нее, и его взгляд пробирал ее до костей, до волны мурашек на руках и плечах.

— И почему полководец Осака прошел той же тропой чуть ранее, белый, словно повстречал ожившего мертвеца? — совсем нехорошо прищурился он.

— Я спускалась к ручью, — она почти не соврала. — В палатке было душно, захотелось освежиться.

Она никогда, никогда не была хороша во лжи. Но кое-чему императорский дворец ее все же научил, и поэтому Талила смело подошла к Мамору и положила раскрытую ладонь ему на грудь. Конечно же, он опешил. А она светло улыбнулась и тихонько засмеялась.

— Не переживай за меня. Я могу поджечь реку, или ты забыл?

Внутри нее что-то болезненно сжалось, когда с лица Мамору медленно, капля за каплей исчезла обеспокоенность. Взгляд прояснился, а губы — дрогнули в слабом намеке на улыбку.

— Действительно, — он хмыкнул и быстро накрыл ее руку своей ладонью.

Укол совести, который ощутила Талила, был сравним по силе и боли с раной от копья.

— Я лишь хочу, чтобы ты была осторожна, — сказал Мамору почти извиняющимся, примирительным голосом. — С тобой ничего не должно случиться.

— С нами, — мгновенно поправила она, — со мной и тобой ничего не случится.

Он вновь скупо улыбнулся. И кивнул, потому что не хотел спорить.

На следующий день после полудня вернулись дозорные, которых отправили вперед войска еще накануне вечером. И проскакали мимо всей колонны прямо к Мамору.

— Господин! — выпалил один, не успев даже отдышаться. — Впереди поселение, господин! И там никого нет... — его глаза широко распахнулись, — только сожженные поля и разрушенные минка...

— А жители? — Мамору крепко стиснул поводья.

— Много казненных на столбах, господин. И огромное пепелище.

Талила, услышав, сцепила зубы, пытаясь побороть не то вздох, не то всхлип.

— Они уничтожили целое