— Я же вам говорю.

— Но вы не согласились на это предложение. Точнее сказать, на угрозу.

— Ну почему же?

— Тогда зачем вы здесь?

— Мы с моей спутницей жизни для вида исчезли из Рима. Мы выехали из отеля и отправились в аэропорт, прошли регистрацию и покинули зал через боковой выход. Теперь мы снимаем дом в Албанских горах и можем незаметно, как нам кажется, продолжать свое расследование.

— Очень умно.

Внимание Бродки привлек посетитель, который вошел в ресторанчик и стал кого-то искать глазами. Затем он сел у окна и со скучающим видом уставился на прогуливающихся по улице людей. Мужчина сразу же показался Бродке знакомым. Это был Титус. Зюдов продолжал говорить, а Бродка с безопасного расстояния наблюдал за тем, как к Титусу присоединился пожилой мужчина, с которым у того завязалась оживленная дискуссия.

Зюдов замолчал, проследил за взглядом Бродки и тоже стал смотреть на мужчин, сидевших у окна. Внезапно он ухмыльнулся и кивнул в их сторону.

— Вы знаете, кто это? Я имею в виду старика.

— Нет, но надеюсь, что вы мне скажете.

— Пару дней назад его портрет был во всех газетах. Очень трогательная история. Его зовут Бруно Мейнарди. Он сорок лет был смотрителем в зале Рафаэля Ватиканских музеев. Сорок лет смотрел на одни и те же картины. Мейнарди утверждает, что может заметить на своих картинах любое, даже мушиное пятнышко. Пару дней назад ему показалось, что с Мадонной Рафаэля произошли какие-то изменения. Мейнарди заявил, что у Мадонны внезапно испачкались ногти. Вы только представьте себе! Бедняга. Иметь дело с одними и теми же картинами на протяжении сорока лет — очевидно, он сошел с ума.

— Интересно.

Зюдов внимательно посмотрел на Бродку, не смеется ли тот над ним.

Но лицо Бродки оставалось серьезным.

— Вы знаете второго мужчину? — спросил он.

— Нет. Никогда не видел. А вы знакомы с ним?

— Да. Его зовут Титус. Это не настоящее имя, однако этот факт никакого отношения к делу не имеет. Намного интереснее то, что когда-то он был секретарем Смоленски. Очевидно, они поссорились. Либо Смоленски его вышвырнул, либо Титус тайком исчез. В любом случае люди Смоленски преследовали его до Вены, где он залег на дно, поскольку боялся… — Бродка замолчал. — Вы только посмотрите!

Мужчина, которого Бродка назвал Титусом, протянул второму, в котором Зюдов узнал Бруно Мейнарди, конверт. Мейнарди открыл конверт и осторожно пересчитал купюры, что, судя по всему, не очень-то понравилось Титусу. Он постоянно оглядывался, проверяя, не следит ли кто за ними. Пересчитав купюры, Мейнарди удовлетворенно кивнул, спрятал деньги в карман своей куртки, поднялся и пожал Титусу руку. После этого они вышли из ресторана.

— Идемте! — Зюдов бросил на стол купюру. — Не спускайте глаз с этого Титуса. Я беру на себя Мейнарди. Через час мы встречаемся здесь, в ресторане. Вот мой номер телефона. — Он протянул Бродке свою карточку.

— Согласен.

Бродке понравилась решительность фон Зюдова, выдававшая в нем хорошего репортера. Из рассказанных обоими историй выходила интересная комбинация, ключ от которой мог быть только один. В тот миг Зюдов и Бродка думали об одном и том же. Оба понимали, что по каким-то причинам Титус покупал молчание Мейнарди.

Перед рестораном «Нино» Титус и Мейнарди расстались. Титус направился к Виа дель Корзо, где сел в такси, не заметив, что за ним по пятам идет Бродка. Мейнарди пошел на север по Виа Бока ди Леоне, а на небольшом расстоянии от него шагал Зюдов.

Следить за Титусом Бродке было нелегко, но после того как он пообещал водителю щедрые чаевые, тот согласился проехать несколько раз на красный свет. Так они добрались до Виа Банко ди Санто Спиррито, и Титус исчез в доме Фазолино.

Мейнарди никуда не спешил. Прогулочным шагом он добрался до Виа ди Бабуино, где в кафе съел стаканчик мороженого и купил в эксклюзивном магазине пару туфель, затем повернул на Виа Сан-Джакомо и исчез в бесформенном доме со съемными квартирами, украшенном высокими ставнями, большей частью в это время закрытыми.

Зюдов проводил его до входа в дом, откуда несло затхлым прохладным воздухом. На двери был целый список и добрых пять десятков звонков. Большинство фамилий были заклеены, поверх них написаны другие. На самом верху Зюдов обнаружил табличку «Б. Мейнарди». Удовлетворенный результатом, он вернулся в «Нино» на Виа Боргонья.

Его уже поджидал Бродка.

Они заказали бифштекс по-флорентийски и обменялись свежей информацией.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Бродка.

— Причины ясны, — заявил фон Зюдов. — Мейнарди либо должен молчать, либо по-прежнему притворяться сумасшедшим. А все, почему? Потому что его наблюдение было верным! «Святое семейство» Рафаэля в Ватикане — это подделка.

Бродка нахмурился.

— Допустим, вы правы. В таком случае объясните мне, что произошло с оригиналом Рафаэля. Я имею в виду, что столь известные картины невозможно продать на черном рынке.

— Это вы так думаете! Я бы тоже счел такое невозможным, но рынок произведений искусства — это сборище ненормальных. Ради того, чтобы завладеть картиной, даже убивали людей. Очень часто невероятные суммы, которые платят за полотна, не имеют ничего общего с их реальной ценностью. Картины стали объектом престижа и приобретаются для того, чтобы удовлетворить чье-то больное эго. Если обычный человек идет к психиатру, он говорит, что страдает комплексом неполноценности или чем-нибудь в этом роде. В подобном случае коллекционер подойдет к своему Рафаэлю или Рембрандту и скажет: «Ты мой, и я — единственный из шести миллиардов людей, кто может это утверждать».

— Вероятно, вы вплотную занимались этой проблемой, Зюдов. Я только одного не пойму. Такая сделка, как в случае с картиной Рафаэля, обычно хранится в тайне. Соответственно, должно быть очень мало сообщников. А это значит, что сумасшедший коллекционер должен всю жизнь прятать объект своей страсти.

— Верно. Однако есть люди, которых такое положение дел вполне устраивает.

— Но ведь подмена подразумевает факт существования профессионалов, которые с невероятной точностью умеют подделывать картины.

— Конечно, они существуют, друг мой! Среди них есть настоящие гении. И за последние годы они поставили себе на службу технический прогресс. Они работают с рентгеновским излучением и ультрафиолетом. При помощи химических манипуляций они могут создать патину, которая будет выглядеть так, словно ей уже сотни лет. В рентгеновском излучении они видят даже особенности мазка того или иного художника. А что касается необходимого материала, то они покупают на аукционах картины второго или третьего класса той же эпохи и используют полотно, дерево или медь в качестве основы для своих копий, либо же удаляют краски, измельчают их, снова смешивают и в результате располагают даже аутентичными красками.