— Да. К сожалению.

Бродка окинул взглядом комнату, посмотрел на многочисленные репродукции на стенах и сказал:

— Человек, который так тесно связан со своими картинами, не может ошибаться, синьор. Вы наверняка знаете Рафаэля лучше, чем любой из профессоров.

Слова Бродки, судя по реакции Мейнарди, польстили старику.

Однако было видно, что он переживает сильную внутреннюю борьбу. Мужчины долго наблюдали за ним, прежде чем хозяин смущенно сказал:

— Может быть. Сорок лет каждый день одни и те же картины в одном и том же зале — это очень долго. В какой-то момент начинаешь сомневаться, была ли та или иная деталь всегда такой, как сейчас. Видите ли, я стар, и глаза мои уже не те. Это не говоря о моих маленьких сереньких клеточках. Тут вообразишь себе что-то, а потом пожалеешь.

— Но, синьор, — вставил Зюдов, — вам ведь не о чем жалеть. Вы просто сделали вывод из наблюдения.

— Да, но я ошибся. И последствия этой ошибки были самые катастрофические.

— Что вы имеете в виду?

— Меня отправили на пенсию, а в газетах написали, будто бы за сорок лет один на один с Рафаэлем я свихнулся. Я слышал даже, что меня хотят объявить недееспособным.

— Кто такое говорит? — спросил Бродка.

Стараясь не называть имен, Мейнарди начал рассказывать:

— Мое начальство, знаете ли. Я сам об этом слышал. Нет, все именно так, как я говорил: у меня просто разыгрались нервы. Давление у меня тоже не самое лучшее. Мне действительно стоит сходить к врачу. Напишите, что я осознал свою ошибку и отдаюсь в руки докторов.

— Синьор! — воскликнул Зюдов. — Вы затеяли опасную игру. Если вы пойдете к психиатру, он объявит вас невменяемым, а что это значит, думаю, не нужно объяснять. Я считаю, что лучше придерживаться истины — со всеми вытекающими последствиями.

— Что вы имеете в виду?

— Все очень просто. Поскольку картины сами по себе не могут измениться, разве что произойдет чудо, то единственным объяснением ваших выводов является утверждение, что данная картина Рафаэля — это копия. Насколько вам известно, чудеса происходят по всему миру, кроме Ватикана. В любом случае последнее ватиканское чудо случилось пару сотен лет назад.

Мейнарди казался разбитым.

— Мадонна Рафаэля — подделка? Ни в коем случае! Нет, уж поверьте мне. Напишите в своей газете, что я ошибся.

Зюдов и Бродка переглянулись. Им обоим пришла в голову одна и та же мысль.

— Могло ли случиться, — начал Бродка, и в тоне его голоса послышалась угроза, — что вы изменили свое мнение из-за денег? Или из-за какого-то обещания? Или из-за угрозы? На вас надавили и заставили говорить именно так?

Старик искоса посмотрел на Бродку и возмущенно ответил:

— Думайте что хотите, но оставьте меня в покое. Уходите!

Бродка и Зюдов медленно поднялись. Когда Зюдов попытался еще что-то добавить, Мейнарди громко повторил:

— Уходите же наконец!

Прежде чем закрыть дверь квартиры, он крикнул:

— И прекратите распускать обо мне слухи! Я буду все отрицать! Все!

Мужчины молча спустились по лестнице. Остановившись перед домом, где из-за послеполуденной жары пахло пылью и плесенью, Зюдов сказал:

— Такой реакции следовало ожидать. Вопрос только в том, как отреагировал бы Мейнарди, если бы мы заявили, что видели передачу денег.

— Ради бога, его недоверие только усилилось бы! Этот козырь лучше держать в рукаве.

— Вы правы, — кивнул Андреас фон Зюдов.

Проходя мимо магазина, они купили бутылку граппы. Увидев такси, водитель которого отдыхал в тени дома, Зюдов подошел к нему и потряс задремавшего мужчину за плечо:

— Эй, работа не ждет!

Водитель испуганно подскочил и, зевнув, осведомился:

— Куда направляемся, синьоры?

— Citta del Vaticano, — ответил Зюдов. — Presto![28]

Возле Канцелло дель Сант'Уффицио они вышли. Оттуда было недалеко до Кампо Санто Тевтонико.

Зюдов знал Рим вдоль и поперек. Конечно же, у него и в Ватикане были определенные связи, которые он старался поддерживать, как это принято у журналистов. Одним из его людей был Розарио, работник почты родом из Ареццо, попавший в Рим с большим трудом и даже устроившийся в Ватикане.

Розарио был распорядителем в Доме Святой Марты, доме для гостей, который находился напротив ризницы церкви Святого Петра и большую часть года пустовал. И лишь когда кардиналы собирались на выборы папы, это здание оживало. В современном пятиэтажном доме было сто тридцать два номера «люкс» и холл, обставленный старой помпезной мебелью эпохи барокко, призванной скрыть роскошь номеров. Что касалось Розарио, то он совмещал здесь функции портье, управляющего и швейцара. В любом случае ему всегда было известно, кто сейчас гостит в Ватикане. Для Зюдова он был бесценным источником информации.

В этот день в Доме Святой Марты, как всегда, было пусто, и Розарио, приятный господин с черными, строго зачесанными назад волосами, очень обрадовался гостям. Особенно он оживился, когда увидел бутылку граппы, которую Зюдов передал ему. Затем репортер представил Бродку как своего коллегу.

Мужчины знали друг друга уже многие годы. Поэтому Розарио понял, что Зюдову нужна информация, — иначе он не пришел бы сюда без предупреждения.

— Что я могу сделать для вас, профессор? — спросил Розарио. Он называл Зюдова «профессор», как и всех своих хороших друзей, но только в том случае, если они, как Андреас, носили очки.

— Что тебе известно о загадочной могиле на Кампо Санто Тевтонико? — без экивоков спросил Зюдов.

Розарио смущенно рассмеялся.

— Если честно, ничего — или почти ничего.

Зюдов доверительно положил руку на плечо Розарио.

— Ты ведь живешь в двух шагах от кладбища. Неужели ты хочешь убедить меня, что не видел похорон? Да ладно тебе, Розарио, выкладывай.

— Профессор, — засуетился Розарио, — я говорю правду. Зачем мне вас обманывать? Однажды эта могила появилась, да и все тут. На плите были две буквы, под ними — две даты. Точно так, как на фотографии в газете. Я своими глазами видел. А потом в какой-то момент надпись исчезла.

— Речь не об этом, Розарио. Должны же быть свидетели — хоть кто-нибудь! — которые видели похороны.

— Клянусь святой Мартой, нет! В этот день руководство Ватикана проводило собрание персонала. Оно началось в четыре часа дня и закончилось в половине седьмого. В это время, видимо, все и произошло. Когда я вернулся, уже стемнело. Но напротив, у Баварца, еще горел свет.

— У Баварца?

— Так мы называем монаха-капуцина, который дежурит в офисе немецкого коллегиума. Он говорит по-итальянски с забавным акцентом, потому что родом из Баварии. Поэтому мы и прозвали его Баварцем, а вообще-то его зовут падре Теодорус.