может стать поводом для унижений и издевательств. Все это может привести человека к первой стадии стигматизации, когда в глазах других он – иной.

Следующий шаг к стигматизации – это стыд, чувство вины из-за своей инаковости, из-за моральных или иных пороков или из-за недостаточной силы воли для их исправления. Заключительным этапом этого процесса является сама стигма, при которой самооценка искажается, и человек считает себя как бы испорченным или запятнанным из-за своего отличия от «нормы». Хотя немногие левши достигают финальной стадии, некоторые, несомненно, находятся на второй ступени, и, вероятно, многие из них иногда испытывали смущение из-за своей леворукости. Поскольку стигма – это социальный процесс, предполагающий взаимодействие девианта с остальным обществом, то и сбросить ее стигматизированные могут только во взаимодействии с обществом. Отмеченные стигмой часто объединяются с такими же людьми, как они сами, ради взаимной поддержки и с тем, чтобы изменить отношение общества, хотя есть риск, что остальная часть общества увидит в таких группах подтверждение природы различия. Клубы, общества и активистские группы для левшей существуют во многих странах, и наиболее смелые члены находят в них возможности для политических кампаний, а также для более будничных дел, таких как открытие магазинов, предлагающих товары для левшей, каких не найти в обычных магазинах.

В целом леворукость в некоторых случаях может рассматриваться как клеймо. Однако в начале XXI века это довольно мягкая стигматизация, не имеющая серьезных последствий для большинства левшей. Впрочем, как мы видели, так было не всегда, и в менее толерантных обществах – или слоях общества, – вероятно, дело все еще обстоит по-прежнему. Изменение отношения, должно быть, отчасти связано с резким увеличением числа левшей в течение двадцатого века. Чем меньше разница, тем меньше и стигма.

Стигмы в конечном счете становятся уничижительными и неодобрительными терминами, применяемыми в совершенно иных контекстах. Леворукость не исключение – достаточно вспомнить такие определения, как «левая жена», то есть любовница, «леворукий или левоногий», то есть католик, «леворукие каменщики», то есть масоны, «левая часть» – жена[410] или простое «левша», обозначающее гомосексуалиста. «Левый сон» – это дурной сон, «левая точка зрения» – слабая точка зрения, «услышать что-то через левое плечо» – недослышать, «получить что-то левым образом» – получить нечестным путем; наконец, о незаконнорожденных говорили «родились на левой стороне кровати». «Левым» называли все, что не считалось главным делом жизни человека, так драматург Дэвид Хэр назвал свои автобиографические заметки «Написанное левой рукой». Так и Джон Мильтон в памфлете «Причины церковного правления», написанном «холодной прозой», без взлета в поэтические эмпиреи замечает, что работал над ним как бы левой рукой. Даже наука легко использует такие метафоры, поэтому вещества с отрицательным показателем преломления, отклоняющие свет в направлении, противоположном обычному, называют «левовращающими». Мой личный фаворит в подобном словоупотреблении – «сахарница для левой руки», то есть ночной горшок. Ничего нового в этом нет, еще Гораций восклицал «Ego laevus!» («Ах я дурак!», буквально – «Ах я левша!»). Еще раз подчеркнем: когда случайная фраза действительно относится к праворукости, она относится к чему-то социально приемлемому, как, например, «ошибка правой руки» – ошибка, совершенная из лучших побуждений и не подлежащая осуждению, или латинское выражение dextram dare – дать правую руку, означающее заверение в верности. Иногда под понятием «левый» скрывается более темный смысл и даже черный юмор. Так, имя ацтекского бога войны Уицлипуцли означает «Колибри-левша». Довольно милое имя для грозного бога, а с добавлением слова «левша» еще и очень странное. Метафора, однако, вполне очевидна: в облике колибри и звуке, который она издает, есть нечто, напоминающее шорох гремучей змеи. «Колибри-левша» – это страшная гремучая змея[411].

Простой эксперимент показывает, как левши воспринимают свою инаковость. На литографии одной из самых известных картин Винсента Ван Гога «Едоки картофеля» (рис. 11.2) мы видим группу голландских крестьян за своей скудной пищей – единственным блюдом картофеля. Не кажется ли что-то на этой картине странным? Люди, которым знакомо и одноименное живописное полотно, часто говорят, что композиция на литографии не столь искусная. Освещение тоже кажется неправильным, как сам Ван Гог замечал в письме своему брату Тео в апреле 1885 года:

«Ты говоришь, что на литографии эффект грубый, я тоже так думаю, и это не моя вина, что литограф утверждал, будто из-за того, что я почти не оставил на камне белого, отпечаток выйдет плохо. По его совету я протравил светлые пятна…»

Рис. 11.2. Ван Гог. Едоки картофеля. Литография

Время от времени кто-нибудь удивленно восклицает: «Не может быть, чтобы в одной комнате собралось сразу четверо или пятеро левшей!» И они правы: на самом деле Ван Гог изобразил пять праворуких крестьян, но при печати изображение получилось зеркальным, чего художник не учел, создавая литографию. Он говорил Тео: «Если из рисунка я сделаю картину, то нужно будет сделать и новую литографию, так, чтобы фигуры, которые сейчас, к моему сожалению, повернуты неверным образом, заняли нужное положение». Если отбросить тот факт, что статистически нахождение в одной комнате сразу пятерых левшей маловероятно, то для нас в этой истории важно то, что по большей части особенность этой гравюры отмечают именно левши. Правши редко высказываются на этот счет[412].

Похоже, правши вообще не обращают ни малейшего внимания на то, какая рука преобладает у других людей. Ирвинг Стоун написал книгу «Агония и экстаз», биографию Микеланджело, который, по некоторым сведениям, был левшой. Однако Стоун говорил: «На протяжении всех тех лет, что я готовил и писал свою книгу о Микеланджело, я был уверен, что он правша», красноречиво добавляя: «Возможно, потому что я и сам правша». Правши, видимо, замечают левшей, только случайно наткнувшись на них, столкнувшись локтями за обеденным столом или увидев компьютерную мышь не с той стороны от клавиатуры. Едва ли найдется левша, которому хоть раз не доводилось услышать: «Я не знал, что вы левша». У левшей, как у всякого стигматизированного меньшинства, есть незаметные знаки, по которым можно определить «своих», вроде особого «радара» у гомосексуалов (так называемого «гейдара»). Точно так же леворукие замечают себе подобных, хотя правши могут при этом даже не подозревать об их присутствии в своем окружении. Парадоксально, но именно в этом смысле невидимость левшей оказывается признаком их принятия в мире. Лучше быть игнорируемым, чем заметным и в результате ущемленным меньшинством. В Викторианскую эпоху в уже упомянутой школе в Лэрберте левша не мог бы остаться незамеченным. Пользуясь терминологией Гоффмана, левшам удалось «совершить переход» и быть принятыми такими как есть, не дожидаясь, пока их инаковость опередит их[413].

Хотя левши и обращают внимание