Характерной чертой последней четверти XX века было развитие групп давления, поддерживающих практически все группы с особыми интересами. Поэтому удивительно, что не возникло системного лобби, выступающего против того, что The Economist назвал «странным упадком этой последней огромной массы угнетенных: левшей». Люди пытались создать такие группы, но до сих пор их попытки практически не приводили к переменам. Несмотря на разделение политического мира на «левых» и «правых», настоящие левые – левши – не имеют политического голоса. В самом деле, нет даже достойного названия для проблем, с которыми они сталкиваются. Джеральд Кауфман предложил назвать ее «декстризмом» из-за предполагаемого превосходства правой руки, засоряющего английский язык дискриминационными фразами, а The Economist – «синистризмом» в знак протеста против укоренившегося в языке «декстрального» словоупотребления. Журнал сухо заметил, что «единственным зафиксированным успехом синистралов в фактически односторонней холодной войне было введение… в медицину термина rectum (прямая кишка) для не слишком почитаемой анатомической детали человеческого организма». По этой шутке уже ясно, что развернутая журналом кампания была не вполне серьезной, и обе заметки о лево- и праворукости были опубликованы в легкомысленных рождественских редакционных статьях. Похоже, любое обсуждение потребностей левшей почти сразу затирается плоскими каламбурами о правах левых или «Всеобщей декларации лев человека». Едва ли связь прав левшей с политической корректностью была высмеяна лучше, чем в романе Теодора Делримпла «Так мало сделано». Этот пассаж заслуживает обширной цитаты:

«Безопаснее всего в Департаменте было быть жертвой: и даже левши объединились и потребовали встречи, чтобы все узнали о трудностях, с которыми они сталкиваются в мире правшей. Их представители ссылались на исследование, согласно которому левши живут на десять лет меньше правшей и поэтому имеют право на досрочный выход на пенсию. Дополнительным аргументом стало то, что большая часть избыточной смертности объясняется повышенной подверженностью левшей несчастным случаям при использовании оборудования, разработанного исключительно для удобства правшей, например ножницами. Они потребовали, чтобы впредь, по крайней мере, часть оборудования в Департаменте была адаптирована для использования левшами в соответствии с долей левшей в штате или населении в целом, – по их словам, это вполне разумное требование с учетом того, что на протяжении нескольких столетий родители и учителя стремились подавить леворукость, пытались заставить ребенка сменить ведущую руку, как если бы это было делом простого выбора, а не зависело от устройства нервной организации – неотъемлемой составляющей личности ребенка. Самые радикальные из активистов-левшей требовали, чтобы под их нужды было приспособлено еще больше оборудования, доказывая, что немалая часть так называемых правшей на самом деле левши, которым пришлось изменить свои детские предпочтения, и что при некоторой официальной поддержке они смогут вернуться к своей подлинной идентичности и, следовательно, к личной целостности. Они также говорили, что после стольких веков притеснений со стороны правшей вполне справедливой и разумной была бы и реституция.

Департамент обзавелся левосторонними ножницами. Была создана группа мониторинга для проверки доступности этих ножниц для тех сотрудников, которым они могли понадобиться. Но даже это не удовлетворило активистов, почуявших запах крови: они указывали, что даже ручки унитазных бачков удобны только для правшей, и требовали установить для левшей бачки со специальными ручками. А затем активисты взялись и за язык, погрязший в предвзятости, и потребовали искоренить его в Департаменте. Предвзятыми оказались слова «зловещий» и «бестактный»[424], несущие уничижительные коннотации в отношении левшей и левого и тем самым глубоко оскорбительные. Даже причастие прошедшего времени от глагола «уйти» (англ. left – омоним слова левый – left) стало подозрительным, так как уход часто бывает печальным и несчастливым, и официально рекомендовалось по возможности воздерживаться от этого слова. Уже нельзя было сказать «он ушел из дома», отныне следовало писать «он оставил свой дом» или даже «освободил свой дом».

В такого рода шутках, вероятно, проглядывает истинная причина, по которой левши никогда не смогут полностью реализовать свои права. Слишком серьезные левши так и не поймут, что леворукость – одна из лучших шуток богов над человечеством, и, неспособные видеть это, они погрязли в величайшем грехе – отсутствии чувства юмора, и оказались в стороне[425].

Тем не менее есть и простые, прямые и по-настоящему серьезные вопросы, касающиеся прав тех людей, кому выпало оказаться иными. Философ Джон Ролз в авторитетной работе «Теория справедливости» немало места посвятил размышлениям о том, почему что-то считается справедливым, а что-то – нет. Вообразите мир, в котором вас притесняют случайным образом по одному из нескольких разных признаков, например как мужчину или как женщину. Если вы мужчина и в этом воображаемом мире вам не захотелось бы быть женщиной, то, следовательно, в настоящий момент с женщинами обращаются несправедливо. Точно такой же вывод следует, если вам не хочется вообразить себя принадлежащим к этническому меньшинству или в инвалидной коляске. Тот же подход применим и к право- и леворукости. Если вы правша и чувствуете, что были бы расстроены, разочарованы или ущемлены, оказавшись вдруг левшой, тогда у левшей есть настоящий повод для расстройства. Или взглянем иначе: вообразите подлинно радикальную левую партию, премьер-министра-левшу, правительство левшей, издающее законы, требующие, чтобы все ножницы были только левосторонними, постулирующие, что писать следует справа налево, а все инструменты и промышленное оборудование следует делать только под левую руку. Можно представить, что правши будут протестовать против таких перемен, но тогда и у левшей есть законное право протестовать против существующего положения дел[426].

Зловещую возможность таят и новые генетические технологии, особенно если оправдается предположение о том, что право- и леворукость определяет единственный ген. В редакционной статье, опубликованной в Guardian 1 января 2000 года, предсказывалось, что проект генома человека вскоре приведет к «разработке генов или комбинаций генов, которые отвечают за музыкальность, шизофрению, леворукость, рост, спортивное мастерство и агрессию» (курсив мой). Как можно злоупотребить такой информацией, рассказано в фантастическом фильме «Гаттака» (1997), антиутопии, в которой гены определяют судьбу. Буквы, составившие название, обозначают основания аминокислот в молекуле ДНК (GATTACA). Герой, левша Винсент, не может осуществить свою мечту и стать астронавтом, так как генетически неполноценен, и один из неполноценных генов – ген леворукости. Сюжет включает в себя тщательно продуманную уловку, которая означает не только замену крови, мочи и ДНК на принадлежащие кому-то с «хорошими» генами, но также предполагает обучение праворукости. В последний момент все едва не срывается, и удача сопутствует герою лишь потому, что сочувствующий охранник игнорирует решающий прокол, когда Винсент предоставляет важный образец мочи: «На будущее: правши не держат его левой рукой. Это просто невозможно». Чтобы такой сценарий не казался далеким будущим, банки спермы и яйцеклеток