Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы были бы рады рассмотреть другие ваши тексты, которые вы сочтете подходящими для публикации в Collier’s, и обещаем скрупулезно изучать их и быстро принимать решение по их поводу.
Приписка от руки:
Нам это не подходит – многовато нравоучительности. Не тот ли вы Курт Воннегут, который в 1942 году работал в Cornell Sun?
Позже Нокс Бергер сыграет важнейшую роль в публикации произведений Воннегута на первом этапе его писательской карьеры – и как редактор, и как друг. Первый опубликованный рассказ Воннегута напечатал именно он. Именно издательство, где он работал редактором, выпустило первый сборник воннегутовских рассказов – «Канарейка в публичном доме»[661]. Он стал редактором «Матери Тьмы»[662].
Издатель Сэм Лоуренс, прочитав рецензию Воннегута на словарь, решил предложить К. В. контракт на три книги[663]. Возможно, тут помогло и то, что в этой рецензии был упомянут Беннетт Серф, бывший шеф Лоуренса, хотя тут речь, конечно, не о «связях» и даже не о каком-то сознательном намерении, а о фее-крестной и знаменитом «если захочет случай»[664]. Если бы рецензия Курта оказалась неуклюжей, ссылка на Серфа ничуть не помогла бы автору.
В мире современных литературных журналов – такая же ситуация. Мы в Bellevue Literary Review стараемся всеми силами избегать печатать кого-либо «по блату». Порой это вредит нам же. Так, один богатый и знаменитый спонсор отозвал финансирование одной нашей премии после того, как мы не стали публиковать его текст. Однажды мы даже отказались печатать произведение автора, который до этого был одним из членов жюри проводившегося нами конкурса. Когда мы, редакторы, решаем, что печатать, а что нет, имеют значение лишь сам текст и баланс материалов в ближайшем номере.
У наглости есть свои пределы возможностей. Как и у связей.
~
В воннегутовском романе «Мать Тьма» повествователю-драматургу тайком передают вопрос от нацистского душегуба Адольфа Эйхмана.
«Как вы думаете, необходим ли литературный агент?» Записка была подписана Эйхманом.
Вот мой ответ: «Для клуба книголюбов и для кинопродюсеров в Соединенных Штатах – абсолютно необходим»[665].
Как пишет Марк Воннегут, через десять лет после одалживания у него денег, скопленных доставкой газет, отец «во мгновение ока превратился из бедняка в богатого и знаменитого человека»[666]. В процессе этого мгновенного превращения Курт сказал одному интервьюеру:
Честно говоря, меня как-то смущают такие огромные деньжищи. Когда достиг успеха, кажется, будто мир сошел с ума. Став успешным автором, обнаруживаешь, что можешь напечатать почти что угодно, и твоя реакция на это – попросту остановиться, прекратить писать. Вот почему сейчас я подыскиваю себе новую профессиональную стезю[667].
Такое катапультирование из относительной безвестности под слепящий свет софитов явно ошеломило и встревожило К. В. Слава дестабилизирует. В начале 1980-х Курт признавался, что беспокоится за Джона Ирвинга (тот как раз начинал приобретать широкую известность): «По крайней мере когда такое случилось со мной, мне уже перевалило за сорок».
Окружающие часто путают вас и ваш публичный образ. Они опасаются вас, требуют от вас того и сего, проецируют на вас свои представления, ожидания – и так далее.
На вечеринке, устроенной в одном университете после того, как Воннегут читал там свои тексты, никто (как он рассказал мне вскоре после этого) не подошел к нему, не заговорил с ним. И к его жене Джилл никто не подошел. Все как-то робели.
Джозеф Шипли, уроженец Индианаполиса, поведал мне следующую историю (когда я несколько лет назад, в сентябре, помогала за столиком Мемориальной библиотеки Воннегута на Бруклинском книжном фестивале). Однажды осенним днем в деловом центре Индианаполиса он, еще будучи старшеклассником и только что прочитав «Колыбель для кошки» и «Бойню номер пять», случайно встретил на улице самого Курта Воннегута.
– Я вас знаю! – выпалил Джо.
– Нет, не знаешь, – парировал Курт.
~
Через несколько лет Курт пережил стремительный взлет. Еще совсем недавно он смущенно признавался своим студентам, что тщетно пытается стать светским человеком, а теперь он вошел в компанию других признанных писателей, получивших приглашение на прием в Белый дом.
Такой скоростной подъем тяжело сказывается на друзьях и родных писателя. Ваш отец, муж, дядюшка, даже ваш учитель, испытав такой взлет, внезапно словно бы делается кем-то другим, обретает более высокий статус, становится человеком, о котором поклонники думают, будто знают его, человеком, у которого остается гораздо меньше времени на вас.
«Я вырос в убежденности, что всё было бы просто идеально, будь у нас чуть побольше денег. Но от них всё пошло вразнос, – говорит Марк. – Когда отец прославился, люди стали собираться вокруг него, точно голодные гуппи вокруг куска хлеба, кинутого в аквариум. Курта вечно не хватало на всех»[668].
Всем сторонам пришлось к этому привыкать. Это заняло довольно много времени.
~
На склоне лет Курт признался Марку, что испытал гордость, добившись того, чтобы его семейство вновь разбогатело.
Благодаря этому он воплотил в жизнь главную материнскую мечту[669].
