Миллер возмущенно вспыхивает, но сказать ему нечего. Он не может солгать — на свою беду свой эмоциональный след он от демонов не стирал, и Генрих сразу бы почуял ложь. Да и убери Миллер запах прямо сейчас — это было бы слишком красноречивым ответом.

И все-таки Миллер молчит, не собираясь отступать с обозначенной позиции. Поэтому Генрих поворачивается к Артуру.

— А ты мне скажешь, кто такой этот ваш Маркус Коллинз? — вопрос получается куда более агрессивным, чем Генриху хотелось его озвучить. — И почему птичка из-за его освобождения вдруг взяла и сорвалась непонятно куда?

Пейтон тоже молчит, около пары минут, Генрих даже решает, что это такая беззвучная поддержка Миллера, но тут Артур все-таки подает голос.

— Ключ греха, Хартман. Её смертного греха. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он понимал…

Не у всех лимбийцев были “ключи греха”. Люди, которые могли вытащить в тебе живую память о смертной жизни и одном из страшнейших проступков перед небесами.

У Генриха он тоже был…

Взгляд Генриха сам по себе обращается к Миллеру, а тот с болезненной гримасой снова касается ладонью затылка. Того самого, на которое когда-то приземлилась тяжелая кочерга…

Одно их общее воспоминание…

Ключом греха Генриха был именно этот смазливый ангелочек, в смертной жизни обожавший постели замужних жен.

Это было вечность тому назад, но воспоминание об этом дне и об этом грехе, врезалось в память Генриха так глубоко, что не отпускало даже на распятии. Там в редком забытьи, что его брало время от времени, Генрих раз за разом видел этот день, каждый раз переживал его заново. Ощущал жжение греха в собственной ладони, ощущал его физическую тяжесть…

Но он уже долгое время живет, уже сам затер это воспоминание до дыр, свыкся, а птичка… Сколько лет она с этим живет? Немного! Она же еще совсем неопытная, неоперившаяся была, когда свалилась Генриху на голову. И ей подбросили в работу того, кого она в смертной жизни…

— А почему она сделала… то, что сделала? — отрывисто переспрашивает Генрих. У каждого свои мотивы. И Агата не кажется одной из тех, кто может легко свершиться на такой проступок. Случайность? Или все-таки нет?

Она всегда отмалчивалась, почему на её крыльях есть широкое пятно темных перьев, избегала даже малейших намеков. Стыдилась? Раскаивалась? Все вместе, на самом деле.

— Об этом пусть тебе расскажет мисс Виндроуз, — Артур покачивает головой из стороны в сторону, — я все-таки не имею права говорить такие вещи за неё.

— Она заступалась за сестру, — ровно вклинивается Миллер, как-то опустошенно глядя мимо плеча Генриха, — была студенческая вечеринка у курса Агаты, младшая сестра напросилась с ней. Её зажал в углу какой-то пьяный отморозок. Агата ударила его по голове бутылкой. Слишком сильно…

— Джон… — Пейтон укоризненно щурится, одним только взглядом выписывая Миллеру выговор.

— Она не любит об этом говорить, — серафим же продолжает, не обращая на недовольство Пейтона никакого внимания, — не любит вспоминать ни годы колонии после этого — суд решил, что условного срока для неё все-таки слишком мало, ни смерти после и из-за этого случая. Она долго и болезненно умирала. Ничего радостного в смерти не нашла.

— Смерти? — Генрих недоуменно поднимает брови. — Из-за этого?

— Мать Коллинза… — красноречиво морщится Миллер, — она не простила нашей Рози смерти сына. Узнала о досрочном освобождении, подкараулила и сбила машиной. Сама потом оказалась в тюрьме, но Агате сейчас это ничем не поможет.

— Нет никакой нашей Рози, Миллер, — тихо произносит Генрих, скрещивая руки на груди, — есть только моя Агата. Я могу написать тебе напоминалку, если у тебя все плохо с памятью. На лбу тебя устроит?

Миллер прожигает демона взглядом насквозь, бледнеет, поскрипывает зубами от досады, но помалкивает. На собственное счастье!

Тем более, что от Агаты это белокрылое отродье отступилось самостоятельно. И птичку это совершенно не радовало.

После истории Миллера эмоции Агаты становятся не только понятны, но и даже удивительны. И после всего этого она решительно встала и двинулась вдоль по этой аллее, источая желание разобраться с проблемой?

Там, где любой бы локти сгрыз от досады, сетуя на несправедливость судьбы?

Благодатью Агату Виндроуз Небеса одарили совершенно не зря!

Решимость была, много. Её терпкий запах усиливался по мере удаления от дома, и по этому следу с каждым шагом от земли, принадлежащей священнику, становилось идти все легче.

Упрямая и сильная попалась Генриху птаха. Она не только вела на свет всякий демонический сброд, но еще и своей тьме противостоять находила силы. Осталось только найти, куда сейчас занесло эту несносную девчонку. Может, она уже в Лимбе? В лучших традициях потери — находится там, где её уже искали.

Нет…

Запах крови хлещет Генриха по ноздрям совершенно внезапно. Так, что он даже останавливается, замирает, усиленно дыша ртом и выталкивая из легких остатки запаха крови архангела.

— Хартман, что? — Пейтон осторожно касается плеча Генриха. — Здесь она снова встала на крыло?

— Нет, — эти три звука дались Генриху ценой большого труда — если до этого он и боялся, то слабо и неоформленно, а вот сейчас — сейчас начал испытывать подлинную тревогу за свою пропавшую птичку, — здесь она была ранена…

— Хартман…

Миллер не успевает ничего сказать, Генрих переходит в боевую форму, лишь резко бросившись вперед.

— Не отставайте, святоши, — бросает он через плечо. Запах крови был двухчасовой давности.

Да, за это время душу истощить — плевая задача, но… След был. Она пыталась уйти. Значит, еще могла быть цела! А если…

Нет, об этом думать не стоит.

Мир смазывается в одну сплошную разноцветную полосу. Люди не видят его, не слышат, но аура голодного исчадия ада, проносящегося мимо и сквозь них, заставляет вздрагивать и оборачиваться.

След оказывается неожиданно длинным. Генрих предполагал, что это птичка ударилась в бегство, наткнувшись на слишком сильного противника, отравившего её настолько крепко, что даже её архангельская регенерация не смогла заживить рану, но…

Похоже, это демон ударился в бега, поняв, кого именно он задел. А птичка встала на крыло и бросилась в погоню, наплевав на собственное ранение.

А кровь медленно покапывала, оставляя за собой этот четкий, вихляющий по самым темным проулкам этой глухой окраины Лондона.

Но где тогда в этом случае, след демона?

Это должно быть отродье, но запах отродья