12, 11…

Оказавшись сбоку от пролома, я наклонился, заглядывая. Пахнуло ночной прохладой, влажным тряпьем, ржавым металлом и бензином… Знакомый запах! Внутри не было стен, ковра, мебели - лишь темнота, посеребренная тусклым светом звезд, льющимся откуда-то сверху, будто в широкий колодец…

- Никита! - я присел, собираясь нырнуть туда.

9…

Меня ударили в спину - что-то твердое обрушилось между лопатками. Упав на бок, я увидел Медведя, грудь которого была залита кровью. Он использовал приклад автомата, в котором, скорее всего, не было патронов. Когда я попытался встать, сталкер врезал носком сапога мне в живот, потом кулаком в лицо. Я рухнул под стеной надстройки, далеко от пролома, а Медведь, бросив оружие, шагнул к нему.

Плюнув - слюна была красной и густой, - я поднялся на ноги. Темные космы сталкера свешивались на плечи… Вот почему я всегда коротко подстрижен: чтобы в драке нельзя было сделать то, что сейчас сделал я. Когда Медведь оказался перед проемом и нагнулся, собираясь нырнуть в него, я схватил его за волосы, дернул из всех сил.

И ударил ломиком. Конец вонзился в плечо, будто раздвоенный наконечник стрелы, пробил мясо и, судя по тому, как дернулся металлический стержень в руке, ключицу. Запрокинув голову, Медведь упал на спину, влипнув затылком в доски. Я перешагнул через него. Пролом был прямо передо мной. Осталось четыре или пять секунд.

В бедро впился нож, и я упал. Большой армейский нож с широким лезвием, кровостоком и зазубринами в нижней части клинка - он вошел глубоко, почти до самой рукояти. Дергаясь от боли, размахивая руками, я перевернулся на спину. Бьющий из пушки свет оказался надо мной. Рядом лежал Медведь, весь залитый кровью, текущей из груди и плеча. Глядя на меня остановившимся взглядом, он что-то шептал, обеими руками сжимая нож, пытаясь вдавить его глубже в мою ногу. Золотой свет гудел, плескался, по нему пробегали разводы, волны свечения - казалось, распирающее конус напряжение вот-вот сломает его нематериальные стенки и разольется вокруг, уничтожив пространство.

Я взмахнул ломиком. Загнутая часть ударила по нижнему краю пролома, проникнув наружу. Раздвоенный конец вонзился во что-то, и я стал подтягиваться, сгибая руки, втаскивая тело в пролом. Медведь что-то шептал, кривя рот, не отпускал рукоять, пытаясь удержать меня, - но я полз, таща его за собой. Если бы сталкер вонзил нож так, чтобы плоскость лезвия была расположена вдоль ноги, я не смог бы тащить его: клинок прорезал мясо, пока не застрял бы в колене. Но он вошел параллельно подошвам, и я полз, волоча Медведя.

Сначала руки, потом голова достигли пролома. Мне показалось, что, находясь внутри большого мыльного пузыря, я просунул голову сквозь его стенку. Что-то неслышно лопнуло, пространство пошло рябью - текстура его изменилась, иными стали воздух и запахи… Я лежал частично внутри и частично снаружи, соединив своим телом разные места.

Картина за проломом стала размытой, нечеткой. Я дернулся, сгибая ноги, - голова и руки Медведя оказались с моей стороны. Позади него золотой свет бушевал, затапливая пузырь. Отпустив лом, я схватился за железяку, торчащую из рыхлой влажной земли, подтянулся вновь - и выволок Медведя по плечи. Он все еще сжимал рукоять ножа, хотя теперь казалось, что сталкер мертв: опущенная голова подскакивала на усеивающих землю камешках. Я повернулся, увидел, что держусь за погнутую автомобильную ось, обхватил ее обеими руками, прижался - и целиком выпал сюда.

Золотой свет взорвался, залив глубокую яму, на дне которой мы находились.

Я зажмурился. Потом раскрыл глаза - пролом исчез. Вообще все исчезло… Лежа в полной темноте, я захрипел, дергаясь. Тело горело, вибрировало от переизбытка адреналина, глаза вылезли из орбит, пальцы ходили ходуном, живот содрогался в мучительных спазмах.

Глаза стали привыкать к новому освещению, и в небе над головой медленно проступили звезды, свет их разлился вокруг. Сталкер рядом со мной лежал неподвижно - вернее, полсталкера - торс и голова без ног. В том месте, где его разделило напополам, был ровный запекшийся срез, никакой крови. Пальцы сжимали рукоять торчащего из ноги ножа.

В глубине обступившей меня темноты что-то зашевелилось, раздался приглушенный лязг, скрип ржавого металла. Стены ямы состояли из земли и разнообразного мусора. И запах, запах! Специфический дух этого места не перепутаешь ни с чем.

Знакомый голос выругался, потом сказал:

- Химик?

Я с трудом разжал пальцы Медведя, отполз от него, стащил с плеча ремешок контейнера и лег на спину. Тело все еще била дрожь, хотя напряжение покидало его, уступая место боли. Куртка давно превратилась в лохмотья, зато от рубахи еще что-то осталось. Кое-как я расстегнул последнюю целую пуговицу и потянул края воротника в стороны. Поднял голову, скосив глаза.

В моей груди пылала душа.

- Химик! - позвал Пригоршня чуть ли не жалобно. - Это ты?

- Здесь, - сказал я.

- А! Ранен?

- Как тебе сказать…

- Мы на Свалке.

- Вижу, - пробормотал я. - Вернее, чую. Никита, слушай…

Он завозился, должно быть, пытался встать.

- Чего?

- Я думал, ты мертв. Марьяна тебе три пули в хребет всадила.

- Не в хребет, Андрюха. У меня ж контейнер на спине. Не такой здоровый, как у тебя, но все равно… Если б она из чего посерьезней стреляла, тогда ладно, но «тэтэшник»… Э, а ты свой контейнер не потерял? - вдруг забеспокоился он.

- Нет. Но артефактов там не так много осталось, как хотелось бы.

- Ничего, разберемся.

Я запахнул рубаху. Душа - редкий и дорогой артефакт. Я прилепил его себе под сердце, когда лежал за столом возле управляющей автоклавами машины, перед тем как вылезти оттуда и выстрелить в брюхо пса-пулеметчика. Без души я бы не смог скакать по всем этим лестницам и каменным полкам, носиться на мотоцикле, объезжая препятствия, да еще и паля в бюреров, волочь за собой Медведя, вонзившего нож мне в бедро, не смог бы бегать с обожженными ногами…

Ноги. Они болели. И внизу, где к коже пристали сплавившиеся с подошвами стельки, и вверху, где из бедра торчал нож.

Я вытащил его, пока душа не перестала действовать. Сейчас, когда я расслабился, артефакт «ощутит» это, и влияние его прекратится буквально за несколько минут, и вот тогда-то…

Я застонал, предвкушая, что испытаю вскоре.

- Что, что? - в полутьме на фоне звездного неба возник силуэт Пригоршни.

- У меня мороженое еще осталось, - сказал я. - И кровь камня. И слизняк там есть, кажется.

- А у меня только ломоть мяса в одной ячейке.

- Никита, я сейчас… сейчас сдохну от боли. Минут через пятнадцать… Наверх надо, слышишь? Спирта тут не достать, но бензин можно раздобыть, из канистры какой-нибудь слить старой, найти… Да хотя бы керосин. Тряпки в нем вымочить, завернуть кровь камня с ломтем - и на раны. Но вначале - мороженое, ты ж видел, как я с ним, когда Львовича…