Когда Иеруша отправилась к магазину "Джандерс и Уиппл ", чтобы оставить письмо для его дальнейшей пересыки, она узнала, что "Карфагенянин" отплыл, а капитан Хоксуорт прихватил с собой прелестную Илики, младшую дочь Пупали. Это событие огорчило Иерушу даже больше, чем все происшествия прошедших дней, и она, не сдержавшись, расплакалась.

– Она была самым обожаемым ребенком, – горестно пояснила Иеруша свои переживания. – Второй такой нам уже не найти. Я считаю её отплытие из Лахайны большой личной потерей, потому что относилась к ней, как к собственной дочери. Я сильно надеюсь на то, что мир будет добр к ней.

Иеруша попыталась вытереть слезы, но они всё равно продолжали ручьями струиться по её щекам.

* * *

Одной из последних общественных акций, предпринятых Маламой, стала следующая: она приказала подать свое сухопутное каноэ, превозмогая боль, устроилась на подстилках из тапы, и велела пронести себя по разрушенным улицам Лахайны. Где бы она ни останавливалась, Алии Нуи обращалась к подданным со словами:

– Законы, установленные нами, справедливые. Им надо следовать.

По дороге она приободряла полицейских, а у винной лавки Мэрфи, задыхаясь, объявила:

– Никакого алкоголя гавайцам продавать нельзя. Девушки не должны танцевать без одежды.

Её слова, произнесенные сразу после мятежа, произвели куда больший эффект, чем до него. Полицейские Келоло не только вернули себе утраченный контроль над островом, но и укрепили его. В своем нелепом каноэ, сопровождаемым двумя огромными служанками и воинами с украшенными перьями жезлами, Малама стала одной из самых значительных фигур в истории Мауи.

Эбнер и Иеруша обратили внимание, что во время этого путешествия по острову дети Маламы – Кеоки и Ноелани – старались держаться ближе к матери. У форта, где собралось большинство островитян, Малама произнесла следующее:

– Скоро я умру, и Алии Нуи станет моя дочь Ноелани. Никто не позволил себе никаких проявлений одобрения, но все посмотрели на красивую девушку с возросшим уважением. Эбнер заметил также, что постепенно возле Маламы собрались самые значительные кахуны острова и вели с ней ожив ленную беседу. У него возникла мысль, что они хотят вернуть вероотступницу к поклонению древним божествам, но, похоже, старания их успеха не имели. К тому же, кахуны не имели ничего против христианства. Они понимали, что новый бог куда могущественнее их старых богов, и поэтому проявили благоразумие, со смирением признав превосходство "пришельца". Тем не менее, они не могли оставить своим попечительством Маламу до самой её смерти, поэтому, пока Эбнер возносил молитвы Яхве, они молча обращались к Кейну. Кахуны по-прежнему делали ей массаж, искали для неё целебные травы и участвовали в приготовлении любимой пищи. Алии Нуи не утратила аппетита и продолжала поглощать еду в огромных количествах, чувствуя, что только этим может поддерживать в себе жизненные силы. Она ела по четыре, а то и по пять раз в день. За один прием Малама потребляла фунт или два жареной свинины, солидный кусок собачатины, печеную рыбу, большую порцию плодов хлебного дерева и, как минимум, кварту напитка пой, а иногда и две-три. После этого служанки постукивали Маламу по животу, чтобы стимулировать её ослабевшее пищеварение. Доктор Уиппл не находил себе места:

– Рано или поздно она укушается до смерти. Хотя Малама привыкла к этому с двадцатилетнего возраста. Просто невероятно, что женщина может столько съесть!

Когда до других островов доползли слухи о том, что Малама, дочь короля Коны, умирает, все алии сочли своим долгом собраться у её смертного одра, как это было принято на островах в течение долгих столетий. И если бы иностранца, посещавшего в те дни Лахайну, спросили, какое событие ему наиболее запомнилось, он, скорее всего, назвал бы даже не сопровождаемый пушечной пальбой мятеж китобоев, а вот это траурное собрание знатных гавайцев. Он, наверное, выразился бы так:

– Они прибывали с дальнего Кауаи на попутных кораблях, а с Ланаи – на собственных каноэ. Алии съезжались поодиночке и группами. Некоторые были одеты по-европейски, другие же, как мне помнится, предпочитали традиционные желтые накидки из перьев. Но все они высаживались на маленьком пирсе, с каменными лицами проходили мимо старого дворца Камехамеха и направлялись на восток по пыльной дороге, вдоль которой с обеих сторон росли деревья коу. Я до сих пор хорошо помню их. Какие же это были великаны!

Королева всех островов Каахуману появилась вместе с королевами Лилихой и Кинау, женщинами тучными и очень высокими. С острова Гавайи приплыла принцесса Калани-о-маи-хеу-ила, весившая фунтов на сорок больше, чем Малама, а из Гонолулу – юный король Кауикеаоули. Собирались великие люди островов: Паки и Боки, и Хоапили, и могущественный вождь, которого представители западных стран называли Билли Питт. Увидев такое впечатляющее собрание, доктор Уиппл подумал: "На протяжении одной человеческой жизни они смогли поднять свои острова от язычества до Господа Бога, от каменного века до современности. Чтобы достичь этого, они были вынуждены сражаться и с русскими, и с французами, и с англичанами, с немцами и особенно с американцами. Всякий раз, когда в их порт причаливало военное судно из цивилизованной страны, результат получался один и тот же. Моряки забирали на борт гавайских девушек и спаивали островитян ромом".

Прибывшие алии представляли собой удивительную расу, древнюю расу алии Гавайских островов, и вот теперь они съехались в Лахайну в своих официальных одеяниях, и, горюя о Люке Маламе Канаока, они, в сущности, горевали по самим себе.

Доктор Уиппл заметил, обращаясь к Эбнеру:

– Они напоминают мне эхо, оставшееся после тех гигантских животных, которые когда-то бродили по всему миру, но постепенно вымерли, поскольку не смогли приспособиться к изменениям, произошедшим на планете.

– Какие ещё животные? – насторожился преподобный Хейл.

– Те самые, гигантские, которые обитали на Земле ещё до ледникового периода, – пояснил Уиппл. – Вот, например, некоторые ученые считают, что они исчезли только потому, что были чересчур огромными, чтобы суметь приспособиться к переменам.

– Такие предположения меня мало интересуют, – поморщился Эбнер.

Малама, лежавшая в своем травяном дворце, лично приветствовала каждого старого друга.

– Алоха нуи нуи, – без конца повторяла она.

– Горе нам, горе! – причитали приехавшие алии. – Мы прибыли сюда, чтобы плакать вместе с нашей любимой сестрой.

– Когда сильная боль пронзала Маламу, и ей становилось не выносимо дышать, она закусывала нижнюю губу, и тогда воз дух со свистом проходил через уголок рта, но стоило приступу закончиться, как улыбка неизменно вновь появлялась на её устах. А вокруг смертельно больной женщины встали полукругом великаны – алии, сгорбившись и нашептывая старинные молитвы.

И вот настал момент, когда Келоло решил, что пора переместить эту женщину, которую он горячо любил всю жизнь, на её последнее ложе, где она и встретит свою смерть. Он послал своих людей в горы, чтобы они набрали там множество ароматных листьев: апи – для защиты от злых духов, ти – за их целебные свойства, и таинственные листья маиле, запах которых больше всего любила Малама. Когда все было доставлено во дворец, благоухания растений напомнили Келоло те времена, когда он ещё только ухаживал за Маламой. Великий вождь надломил каждый листок, чтобы усилить его запах, и уложил их в определенном порядке, как это было принято с древних времен, на одеяле из тапы. Поверх этого ароматного слоя он набросил мягкую циновку из пандануса, затем тонкую тапу, и накрыл все это китайским шелком с вышитыми на нем золотыми драконами. Как только Малама переместилась на это ложе, она сразу же обратила внимание на приятный аромат листьев маиле.