Пироцкий и Тесла заканчивали подготовку к запуску первой в стране гидроэлектростанции и сейчас были в мыле. Потому что, кроме электростанции, оба состояли совладельцами нового завода электрических машин и приборов, который также строился здесь, в Магнитогорске. От Теслы только что уехал Попов. За год он так и не решил проблемы устойчивости сигнала, и я послал его пообщаться с Теслой, смутно припомнив, что тот вроде как тоже занимался радио. Попов пробыл здесь несколько месяцев и еще до моего приезда сообщил мне телеграммой, что со всем разобрался. И умчался отсюда, даже не дождавшись меня.

Тимирязев был в отличном расположении духа. Его хозяйство умножилось на целый табун лошадей, в основном битюгов Хреновского завода и схожих с ними силачей, закупленных в Голландии (ну так целину пахать-то надобно), но едва мы поздоровались, он тут же привычно начал просить у меня увеличить финансирование. Пришлось пообещать.

Николай добрался до меня в конце июля. Он был бодр, шутил и приобрел привычку почесывать шрам от самурайского меча. Мы объехали все заводы, наведались к Тимирязеву, посетили несколько образцовых крестьянских хозяйств из числа тех, что курировала тимирязевская опытовая станция, после чего я имел с племянником длиннющий разговор по поводу того, как я представляю себе дальнейшее развитие России. Итогом разговора стало его решение создать при себе что-то вроде Ближней рады Грозного царя, в которую он вытребовал у меня финансиста из числа подчиненных Каца. И попросил порекомендовать ему еще пару-тройку человек.

А затем пришла пространная телеграмма от Попова, в которой он просил меня непременно быть в Санкт-Петербурге 20 августа, поскольку именно в этот день он собирается устроить публичную демонстрацию нового прибора «беспроводной связи». Я чертыхнулся про себя. Ну кто ж так делает-то? Публичные показы такого рода необходимо устраивать, когда все ключевые технологии у тебя прикрыты патентами, а если это невозможно, то уж хотя бы когда готово производство, чтобы сразу после демонстрации начать продавать серийные образцы. Пришлось мчаться в Петербург и срочно заниматься патентами и производством. С патентами вышло не очень, то есть несколько ключевых узлов, которые использовал Попов в своей конструкции, были изобретены и обнародованы другими учеными. Так что в патентном зонтике, которым я старался постоянно закрывать все ключевые технологии, наличествовали изрядные дыры, позволявшие при некотором напряжении создать работающее устройство, не нарушая наших патентных прав. С производством было получше. Перед началом показа успели набрать и начать обучать персонал и даже приступили к изготовлению некоторых компонентов, например индукционных катушек.

Сам показ, на который прибыли ученые из Германии, Франции, Великобритании и Швеции (среди них был и Генрих Рудольф Герц, с чьего «электрического вибратора» все началось), произвел фурор. Попов установил связь между помещением своих минных классов в Кронштадте и аудиторий в Санкт-Петербургском университете, где делал доклад. Для этого ему потребовалось поставить в Кронштадте и Санкт-Петербурге две антенные мачты. Съехавшиеся на доклад ученые три дня игрались с изобретением Попова. Несколько человек даже умудрились сплавать в Кронштадт, для чего мне пришлось лично давать разрешение и организовывать сопровождение, и оттуда часа четыре общались с коллегами телеграфным кодом. Кроме того, удалось заинтересовать работой на вновь созданном предприятии по выпуску радиотелеграфных станций того самого Герца и по совету Попова, к которому я обратился с просьбой порекомендовать мне кого-нибудь из присутствующих, француза Бранли. Кроме приличной зарплаты, им была обещана первоклассная лаборатория, оборудованная всем, что может потребоваться. Это, похоже, и решило дело. Лабораторию планировалось развернуть и при новом производстве, и при университете. Так что вопрос с лаборантами тоже решился. Даже с избытком.

В конце ноября из Трансвааля прибыл Канареев. Он привел почти девять тысяч пудов золота. Похоже, мы вышли на пик. Прииски работали как часы. Отношения с бурами тоже нормализовались — в основном потому, что у них испортились отношения с англичанами, которые уже бесились от того, что такая река золота проходит мимо них. Что ж, по большому счету, главное Трансвааль сделал: первые заводы и вся необходимая для дальнейшего развития инфраструктура были уже построены, а для окончания строительства должно хватить и того запаса, который есть. Одна последняя поставка принесла мне в текущих ценах около ста шестидесяти миллионов рублей. Полтора миллиона уйдет флоту, еще миллионов пять — на различные сторонние проекты, около семидесяти пяти было запланировано в бюджете следующего года, остальное — излишек, запас на будущее. А ведь уже и заводы продукцию дают. Да и с прежних поступлений еще довольно много золота лежит на хранении. Вернее, даже не на хранении, а выдано в виде кредита государственной казне под три процента годовых. Негоже с родного государства большой процент брать…

Канареев передал мне письмо от Крюгера. Тот сообщал, что не стал брать с меня положенный трехпроцентный налог за этот год, но просил прислать оружия. Я немедленно отправил ему пятьдесят тысяч винтовок Бердана и миллион патронов, а также около сорока орудий. И обещал, если нужно, летом прислать еще. Все равно перевооружение на носу, а до Русско-японской мы вроде бы ни с кем не воевали. Впрочем, сейчас оставаться уверенным в том, что история пойдет так, как я ее знаю (если, конечно, считать ту скудную информацию, что имелась в моей голове, знанием), уже было нельзя. Все слишком поменялось. Но судя по текущей ситуации, наибольшая опасность ввязаться в войну у нас была только с Англией. А при имеющемся соотношении сухопутных сил в случае войны с ней нам даже не потребуется проводить мобилизацию. Наличными силами обойдемся. В море — другое дело. Тут мы им не конкуренты, а на суше… Так что уменьшение мобилизационных запасов на пятьдесят тысяч уже, считай, устаревших винтовок, миллион патронов и четыре десятка орудий, которым через несколько лет все равно предстоит отправляться в переплавку, погоды не делало. Я даже мечтал, чтобы Крюгер проявил такую достойную черту характера, как жадность, и попросил еще, — хоть что-то заработаем на этом старье.

Кроме того, Викентий Зиновьевич привез мне еще одно письмо, прочитав которое я впал в меланхолию. Даже не ожидал от себя такого. Вот черт, на следующий год надо непременно вырваться. Кровь из носу! Нельзя так поступать с женщиной. И с собой тоже… Но действительность едва не разрушила в очередной раз все мои планы.

Зима 1892 года выдалась суровой — малоснежной и очень морозной. Озимые во многих регионах повымерзли. Но и весна, и начало лета не принесли облегчения — они были ветреными и засушливыми. Разбросанные крестьянами из лукошек семена просто сдувало, а те, что все-таки принимались, быстро гибли от засухи. Правительство еще в ноябре 1891 года призвало создавать добровольные организации для помощи голодающим, и я понял, что это шанс, который никак нельзя упускать. Наши промышленные проекты шли достаточно успешно, а вот мои планы по созданию в регионе мощного сельского хозяйства пока, можно сказать, терпели крах. За все время осуществления моей переселенческой программы в регионе осело всего около двух тысяч семей. Несмотря на крайнюю перенаселенность крестьянской общины и скудость крестьянского быта, русского крестьянина оказалось очень непросто сдвинуть с места. Он цеплялся за привычную нищету руками и ногами, напрочь отказываясь что-то менять в своей жизни. Впрочем, возможно, до сего момента это было к лучшему. Уж больно скудные ресурсы я был способен выделить на сельское хозяйство до последнего времени. А вот сейчас — другое дело! Поэтому я призвал Курилицина и Каца и велел им подготовить совместную программу массового переселения крестьян в Северный и Центральный Казахстан. Надо было прикинуть примерные цифры, создать под них резерв продовольствия, семян, стройматериалов, инвентаря и оборудования, развернуть вербовочные пункты, оснастить их необходимыми материалами — фотографиями уже обустроенных ферм и крестьянских хозяйств, отзывами обустроившихся переселенцев, разработать кредитные программы, типовые кредитные договоры, подобрать персонал. Я надеялся, что начальный поток переселенцев из числа тех, у кого повымерзли озимые, пойдет уже с мая — июня, а дальше — как сложится. Если проблемы суровой зимы нивелируются успешной весной и щедрым летом — ухватим тысяч десять — пятнадцать, если нет — число переселенцев могло, по нашим расчетам, дойти и до ста тысяч человек. И их надо было успеть хоть как-то устроить до наступления зимы. Где удастся — распахать и посеять озимые, а где нет — подготовиться хотя бы к весеннему севу. Причем распахивать-то придется целину. Обычные полудохлые крестьянские лошадки ее просто не возьмут, а того табуна битюгов и голландских лошадей, который уже был у Тимирязева, хватит в лучшем случае тысяч на сорок семей.