— Мне жаль, — отозвалась Майа.

— Я столько всего мечтала сделать. Но у меня не хватило смелости на какой-нибудь настоящий поступок. Я могла бы что-то совершить. Возможно. Вы так не думаете? Вы хороши собой, но и я не хуже. Вы спите с каждым, кто вам по вкусу, ну ладно, тут мы квиты, я тоже сплю с каждым, кто мне по вкусу. Я из того же города, что и вы. Мне двадцать лет, и я такая же энергичная, какой вы были в мои годы. Разве не так?

— Конечно так. Ты права.

— И кое-какие способности у меня имеются. Я могу делать одежду. А вы не можете. Ну что такое у вас есть, чего мне не хватает?

Майа вздохнула.

— Ну вот я сижу здесь, в полицейском участке. Быть может, ты мне все расскажешь?

— Вы немолоды. Ведь правда же? Вы украли мою жизнь, потому что вы старше меня и сильнее меня. Значит, вам это всегда легко удавалось. Я хочу сказать, возможно, вы были в панике, возможно, вы считали себя виноватой и мучились, возможно, вас даже до смерти напугал этот глупый зловредный пес с его проводами. Но даже когда вы не знали, кто вы такая, вы все-таки это знали. Вы в пять раз старше меня — и в пять раз сильнее. И вы по-прежнему не хотите уступать мне дорогу.

— В «Голове» собирались молодые люди. Такие же молодые, как и ты.

— Да, и вы им нравились, не так ли? Когда вы были в моем возрасте, они считали вас простушкой и дурочкой. А сейчас они думают, что я простушка и дурочка. А я такая и есть. Они предприимчивые, талантливые, по-настоящему изобретательные, и я могу лишь в щелочку смотреть на них и умирать от зависти. И вы в мои годы ничего бы иного не сделали. Лучше, чем у них, у вас не вышло бы, а скорее всего, получилось бы много хуже. Вы даже не захотели со своим бойфрендом поехать в Европу. Вы его бросили и вышли замуж за какого-то биотехника. И превратились в бюрократку, Миа.

Майа закрыла глаза и откинулась в уютном кресле. Все было правильно и все не так.

— Я не хочу, чтобы ты называла меня Миа.

— А я не хочу, чтобы вы называли меня Бретт.

— Ладно, зови меня Миа, если тебе так удобнее.

— Я ненавижу вас за то, что вы меня совсем, ну ни капельки не ненавидите. Вы просто взяли меня с собой, потому что я для вас вроде талисмана. Или вроде вашего грызуна. А вы даже и его не смогли сохранить.

— Грызун давным-давно сбежал от меня. А ты начала за мной шпионить.

— Вы и говорите-то, совсем как было принято сто лет назад! Должно быть, в этом мире все полные идиоты! Я имею в виду, стоит лишь посмотреть на вас, и все станет ясно. У вас ужасные волосы. Вы знаете, что у вас на шее длинные отметины. Нет, это не морщины, они бы не оставили вам никаких морщин, но, черт возьми, они неестественные.

— Бретт, перестань болтать всякую чушь. Сначала ты сказала, что я украла твою жизнь, а затем убеждаешь, что ты все равно не смогла бы ничего сделать. В чем же тогда твоя проблема? Допустим, что восемьдесят лет назад тебе все удалось бы лучше, чем мне. Но тебя в то время на свете не было. Ты не можешь романтизировать прошлое, которое не знаешь. Ведь я-то жила в этом прошлом, не так ли? Восемьдесят лет тому назад мы жили как дикари. У нас были эпидемии, революции, повальная смертность и финансовые кризисы. Когда я была молодой, люди убивали друг друга из ружей. В сравнении со всем, что творилось восемьдесят лет тому назад, мы сейчас обитаем в раю! А ты просто передернула мои слова и превратила все в бессмыслицу.

— Но, Миа, я не могу быть такой умной, как вы. Мне же только двадцать лет.

— Не плачь, умоляю тебя, не плачь!

— Мне двадцать лет, я взрослая. Но ничего важного я пока в своей жизни не сделала. У меня даже нет возможности доказать, что я дура. Подозреваю, что это и правда, так я и жила бы дальше, сознавая свою глупость. Занялась бы чем-нибудь, не стала бы соваться в виртуальность, жила бы серой мышкой, нарожала бы детей, может, еще за садом ухаживала или еще что-нибудь в этом духе. Но пока я не могу сделать даже этого. Не могу жить в большом безопасном мире, который вы для меня построили. Я ничего не могу в нем добиться.

Наконец-то в участке появились чешские полицейские. Их было двое. Не копы из сетевой службы, не медицинская полиция и не копы из сферы виртуальных миров. Очевидно, это были обычные пражские полицейские, городская патрульная служба. Они достали из своих розовых форм фонетические карточки и, говоря по-английски с сильным акцентом, ознакомили Майю с обширным списком гражданских прав. А затем объявили, что она арестована, и отвели в здание местной тюрьмы. Она обвинялась в нарушении законов об иммиграции и недозволенной деятельности.

Они вышвырнули Бретт из участка. Бретт орала и обрушила на них крепкую ругань по-английски, но чешские полицейские были терпеливы, твердо стояли на своем и вытолкали ее за дверь, а после взялись за дело. Майю раздели, дали ей унылое, застиранное коричневое тюремное платье. Полицейские не стали снимать мониторы ни с запястий, ни с головы.

Потом отвезли ее за несколько кварталов в высотное здание и поместили в очень чистую камеру. Там она с облегчением вздохнула, поняв, что ее не обвинили:

а) в недобросовестном использовании Сети;

б) в обмане медиков;

в) в соучастии в незаконном обесточивании городской водопроводной системы;

г) в пособничестве в посмертном бегстве члена преступной группировки;

д) в ряде эпизодов, связанных с нарушением таможенных правил.

Дня два или три ее никто не беспокоил. Ее кормили стандартной и в высшей степени здоровой диетической пищей. Ей разрешили смотреть телевизор и принесли колоду карт. Роботы чуть ли не каждый час подъезжали к ней и по несколько минут разговаривали по-английски. Тюрьма почти не использовалась, и потому в ней царило спокойствие.

Где-то в другом крыле, очищенном от вредных излучений, сидела группа цыган, и по ночам она слышала их пение.

На третий день она сорвала с головы монитор. Тонкие маленькие браслеты оставила.

На четвертый день Элен вызвала ее на допрос. Кабинет Элен находился на верхнем этаже Бюро доступа, и комната эта оказалась просто крохотной. Майю поразила ее неприглядность и запущенность. Но кабинет, несомненно, принадлежал Элен, потому что на стенах висели небольшие гравюры в аккуратных рамках, которые, возможно, стоили дороже всего здания. Но сама Майа долгие десятилетия проработала в гораздо лучше обставленных офисах.

Элен была не в штатском, а в розовой полицейской форме с модным ремешком. В кабинете было окно, стол и стул. И маленькая белая собачка. Из-за стола поднялся огромный коричневый пес.

Майа изумленно уставилась на него:

— Привет, Платон!

Пес поднял уши и ничего не ответил.

— Теперь Платон не может говорить, — пояснила Элен. — Он отдыхает.

Платон по-прежнему был довольно худ, но его шерсть блестела, нос был мокрым. Никаких костюмов он больше не носил, но Элен надела на него красивый новый ошейник.