Арктур медлил на пороге своей комнаты.

– Нельзя отдавать себя войне без остатка, – шептала я, – иначе свихнешься. Я готова биться до конца, но при одном условии, одном-единственном, никак не связанном с революцией. Это не лозунги, схемы или тактики. – Мой голос предательски дрогнул. – Мне нужен кто-то, перед кем не надо носить маску. Нужно… пристанище, укромный уголок, где можно не притворяться Черной Молью. Иначе она поглотит меня.

Прошло время, прежде чем Арктур снова двинулся с места. Только когда дверь за ним захлопнулась, меня осенило: это означает «нет».

В этой части Парижа не смолкал шум. В кофейне на углу гремела музыка. С Рю де Арк доносился звонкий смех. Здесь никогда не затихал заунывный напев. Неутомимое дыхание цитадели. Впрочем, сегодня оно звучало не так явственно, словно город наконец задремал.

На явке царила мертвая тишина. В попытке отвлечься от мрачных мыслей я почти без содрогания приняла душ, почистила зубы, отыскала сорочку и перестелила белье в своей комнате.

Над Парижем засияла февральская луна. Завернувшись в одеяло, я распахнула окно и, поджав ноги, устроилась на карнизе под балюстрадой.

За непроницаемым фасадом Арктур безуспешно боролся с самим собой. И как я раньше не замечала! Меня тянуло вернуться в гостиную, но здравый смысл пересилил. Я сделала, что могла, недвусмысленно озвучила, чего хочу. Теперь выбор за ним.

Постепенно холод выстудил из меня последние надежды. Наивно было рассчитывать на иной исход. Я смертная. Он – далекий и недосягаемый, как звезда, в честь которой его назвали. У моей любви шансов не больше, чем у бабочки-однодневки, чей век так короток. Осознав, что ждать не имеет смысла, я вытянулась на кровати, но из-за лихорадочного стука сердца не могла сомкнуть глаз.

Около полуночи слух уловил какое-то движение. Арктур покинул спальню. Я медленно села и сосредоточила внимание на эфире. Через мгновение Арктур уже стоял в дверях моей комнаты.

Время замедлило бег, сделалось тягучим, словно мед. Рефаит опустился на краешек кровати. Текли минуты, но никто из нас не шелохнулся.

– Как сладостно и вместе с тем невыносимо быть богом и питать чувства к смертному. Ты на многое открыла мне глаза, помогла понять, как много между нами общего, несмотря на различия. – (Голос его был, точно длинная тень.) – Но вместе с тем ты внушила мне страх. Страх перед всем, что укорачивает жизнь, – даже перед временем, хотя оно совершенно надо мной не властно. Страх перед собственными объятиями.

Я взяла его за подбородок и повернула к себе:

– Нам, смертным, присущ страх, а еще нам присуще осознание скоротечности жизни. Поэтому мы стремимся прожить ее на полную катушку. Ты сказал, мне никто не нужен. Собственно, как и тебе. Мы оба – волки-одиночки. Но мы желаем друг друга, разве этого мало?

В его глазах снова запылал пожар.

Далее все происходило без порывов и резких движений. Арктур действительно обращался со мной, как с фарфоровой статуэткой. Наши лбы соприкоснулись, аура рефаита обволакивала.

– Пейдж.

И более ничего. Только мое имя. Я прильнула губами к его губам.

Это не было похоже на поцелуй, скорее на легкий шепот, судорожный вздох. Откинувшись назад, я гладила его скулы, полную нижнюю губу, изогнутую, словно лук Амура. После провела по ней языком и, осмелев, слегка закусила.

В груди сладостно заныло. Его вкус навевал образ красных драпировок. Обхватив ладонью затылок рефаита, я исследовала чувственный рот с медлительностью триумфатора. Отныне я вольна прикасаться к нему. Прикасаться и смаковать каждое мгновение.

– Мне нечего тебе предложить, кроме песни в ночи.

– Так спой, – прошептала я.

Он погладил мне ногу, дотронулся до свежей раны.

А после заключил меня в объятия – трепетно, нежно, не стискивая ребра. Мои ладони легли на саркс, его горячие требовательные губы впились в мои, пальцы перебирали мне волосы. Поцелуй становился все жарче.

Все семь моих чувств пылали. Отстранившись, я принялась расстегивать рубашку. Поначалу Арктур только наблюдал, чем распалил меня еще сильнее, а потом сорвал рубашку с моих плеч, коснулся обнаженной кожи.

До сих пор наша близость случалась урывками, в вечной спешке. Сейчас все переменилось. Каждое прикосновение, каждый взгляд сулил обещание. Усугублял обоюдную вину.

Рефаит пожирал меня глазами. Большой палец с ласковым трепетом исследовал контуры моего рта. Впервые я прониклась осознанием новой, неведомой мне власти. Власти совершенно иного толка, не связанной ни с обладанием, ни с короной.

Он прильнул к ямке между ключицами, ласкал ее языком. Изнемогая от нетерпения, я положила его ладонь себе на грудь. С губ невольно сорвался стон. Я тонула в потоках наслаждения, не в силах противиться страсти.

Всю жизнь я воспринимала собственное тело как обузу, лишнюю заботу. Позабыв, сколько удовольствий оно таит в себе. Разгоряченная кожа не утратила чувствительности. Каждое прикосновение обжигало, бросало в дрожь. Арктур целовал мою шею, ребра и, доведя почти до исступления, обхватил губами сосок. Я мысленно унеслась в прошлое, в день, когда мне на черном рынке подвернулся магический шар из дымчатого стекла. Дивная вещица, но запрещенная, вплоть до смертной казни. Тем не менее я оставила шар себе. В качестве акта неповиновения.

Сознание наконец прояснилось, настал мой черед осязать. Впадина у основания шеи. Мускулистые плечи. Я гладила его бока, испещренную шрамами спину. Наши взгляды встретились. Арктур следил за выражением моего лица, пока кончики пальцев исследовали рубцы, недвусмысленно свидетельствуя о моих намерениях.

Наконец настороженность исчезла, и он снова склонился надо мной. Поймал губами второй сосок, опустился ниже. Тяжело дыша, я расстегнула ремень на его брюках. Арктур поднял голову, и мы опять слились в поцелуе. Поощряемая крепкими мужскими руками, я стянула с себя белье – и осталась в его объятиях обнаженная.

Он смотрел на меня не отрываясь. Я застыла в предвкушении, не в силах больше ждать. И не узнавала сама себя.

Его глаза скользили по моему телу. Я не шелохнулась. На его месте любой человек нашептывал бы комплименты, восхищался моей красотой, но только не Арктур. Он молча созерцал, пожирал меня пылким взглядом. Когда молчание сделалось невыносимым, а нетерпение распирало изнутри, он привлек меня к себе, в полосу лунного света, который озарил мне волосы, превратил их в пылающий костер и разогнал последние тени, едва прикрывавшие мою наготу.

Теперь он видел меня всю. Каждый миллиметр, каждую родинку, каждый изъян. В стремлении побороть обуревавшее меня смущение я положила обе руки Арктур на грудь.

– О чем думаешь?

Вопрос слегка разрядил обстановку. Сначала мою талию обхватили мозолистые ладони, потом пальцы, которых