– Но кто это был? Городские власти или имперские?

– И не те, и не другие. Это были Собиратели, они же – «жемчужники». До некоторой степени, именно они – реальная власть города. Но официально у Ита есть свой градоправитель, совет, подчиненная им городская стража и прочее.

– А напали они на нас в первую очередь затем, чтобы убить Есмара? Потому что они боятся, что Есмар и впрямь приехал на розыски кольчуги Итской Девы?

– Да. Они хотели достать Есмара и меня. И вас заодно.

– Скажите, Милас, вы ведь не тот, за кого себя выдаете.

– Я тот самый, за кого себя выдаю – Милас Геттианикт. Просто вы не все знаете о Миласе Геттианикте. Но ведь и я не все знаю о вас, гиазир Эгин. Да мне это и ни к чему.

«Если из твоего тела торчат ниточки, значит, ты кукла.»

«Книга Шета»

1

Лараф, конечно, не мог знать, зачем Зверде нужно вернуться в гостиницу так срочно.

Но кое о чем он все-таки догадывался.

Например, о том, что комната, где свершилась Большая Работа, так и осталась неубранной. А убрать ее во избежание всяких мелких – теперь уже мелких, поскольку он ведь гнорр! – неприятностей со Сводом было необходимо как можно скорее.

Догадывался он и о том, что Зверда и Шоша попросту хотят спать. Видимо, в силу своей природы – о которой Лараф предпочитал вспоминать пореже – они нуждались в глубоком, долгом сне.

«Ну ладно, пусть подрыхнет, если ей так надо», – смирился Лараф, когда Зверда скрылась из виду.

Не догадывался же Лараф о том, что, опрометью бросившись в гостиницу, Зверда хотела поскорее проверить, что именно стряслось с Кальтом Лозоходцем.

Она очень надеялась, что какая-нибудь балка, некстати оторвавшаяся от потолка, все-таки прихлопнула странного ре-тарца как клопа.

Ну а самым важным и действительно безотлагательным делом было приложиться к бочонку с «земляным молоком».

Без него ни Зверда, ни Шоша не могли удерживать гэвенг-форму человек. Равно как и любую другую высокую гэвенг-форму.

Землетрясение буквально вытрясло из баронов Маш-Магарт остатки энергии.

На сей раз их формы требовали более изысканной пищи, чем остывающее мясо трупов.

Зверда не на шутку опасалась, что если они и дальше останутся без питья, прихваченного в Пиннарин с самой горы Вермаут, то рассвет они с Шошей встретят в обличье мулов. А следующее за этим утро – в обличье хорьков, после – мышей, а затем… освобожденное гэвенг-сердце полетит туда, где оно не будет отягощено материей, сознанием и желаниями.

Расставаться со своими желаниями раньше времени Зверде не хотелось. Шоше тоже.

Каково же было их негодование, когда обнаружились два весьма прескверных обстоятельства.

Во-первых, мужчина, назвавшийся Кальтом Лозоходцем, все-таки успел удрать, завернувшись в шелковое покрывало с кровати из их гостиничной комнаты.

А, во-вторых, бочонок с «земляной водой», придавленный упавшей стеной, дал трещину и большая часть его содержимого растеклась по полу.

– Шилолова мать! Да здесь нам на два глотка всего! – взвыл Шоша.

Зверда выхватила у него из рук бочонок и заглянула внутрь. Действительно, «молока» оставалось на самом дне. Этого им с Шошей, конечно, хватит на то, чтобы восстановить силы. Но очень скоро силы начнут убывать и вот тогда восстановить их будет уже нечем.

На отполированном и, главное, залакированном полу гостиничного номера невдалеке от того места, где стоял бочонок, стояла лужа чуть побелевшей жидкости.

– Как вы думаете, барон, пол чистый? – спросила Зверда, отчаянно сверкнув глазами.

– Думаю, грязный, – честно ответил Шоша. – Вам пришло в голову слизать лужу?

Зверда, наморщив нос словно кошка, громко фыркнула, выражая свое отвращение.

– Не могу, – призналась она.

– Тогда пейте это все, – великодушно сказал Шоша, указывая Зверде на бочонок.

– А вы?

– А я уж как-нибудь… Брезгливость – враг здоровья. Только вы отвернитесь…

Не отрываясь, Зверда осушила бочонок. Она сразу почувствовала себя на сто лет моложе.

Ушли дрожь в мышцах и головная боль, которые свидетельствовали об истощении тонкой оболочки гэвенг-формы.

По характерным звукам за спиной было легко понять, что четвероногий Шоша пытается втянуть лужу «земляного молока», к слову, не такую уж глубокую.

– Хороши бы мы были, если б гостиница и вправду обрушилась, как нам мечталось. Пришлось бы убираться из Пиннарина сегодня днем.

– А так придется убираться через три дня. Не вижу разницы, – Шоша был в своем обычном репертуаре.

– Разница есть, барон. За эти три дня мы можем горы свернуть. Напоминаю вам, что завтра – Совет Шестидесяти, на котором будет окончательно решаться вопрос о военной экспедиции против Вэль-Виры. Лоло нужно помочь прокукарекать партию гнорра без приключений, а то еще разревется от волнения!

– И не говори… наш пестун оказался на редкость нервным малым.

– Вы бы видели себя, барон Шоша, после взрывной трансформации! Поднеси я вам зеркало, после такого зрелища вы б тоже стали нервным малым.

– Я не нуждался в зеркале. Потому что моим зеркалом были вы, моя милая! – губы Шоши растянулись в довольной улыбке, глотка исторгла гогочущий хохот.

Чувствовалось, что «земляное молоко», пусть даже сдобренное пылью и штукатуркой, освежило барона не хуже ледяного купания.

– А теперь спатоньки, – Шоша сладко зевнул во всю пасть.

2

Заснуть в ту ночь Лараф так и не смог.

Дворец почти не пострадал от землетрясения. Два флигеля из восемнадцати – это сущая ерунда. Особенно если вспомнить, что стало с четырьмя сотнями других зданий Пиннарина. Весь остаток ночи подданные Сиятельной праздновали свое спасение, которое было тем более впечатляющим, если вспомнить, что стало с четырьмя тысячами других подданных Сиятельной.

Лараф, сославшись на ранение, заперся в той самой спальне, где очнулся.

Овель, к счастью, перебралась спать в спальню на этаж выше. Лараф с облегчением вздохнул. После скандала он побаивался жены гнорра. То есть, тьфу ты, своей жены. Тем более – с ним вновь была его подруга!

Опустошив упорно не желавший опустошаться рассудок, он раскрыл книгу.

«Достигший многого заслужил награду», – сразу прочел Лараф.

После его замечательного превращения книга, кажется, стала более разговорчивой. В глубине души Лараф боялся, что ответом ему, как и у Виноградной Заставы, снова будет «отцепись!»

«И этой наградой будут такие слова».