уже рассказывали об агенте А. Ф. Филиппове, которого после убийства В. Володарского Феликс Эдмундович послал провести параллельное расследование и которого Моисей Соломонович арестовал, когда тот еще не выехал из Москвы. И в борьбе еврейских влияний в ЧК Каннегисер, сам того не понимая, сыграл на руку Феликсу Эдмундовичу.

Вообще нужно сказать, что 31 августа 1918 года Феликс Эдмундович проявил себя весьма мудрым и осторожным политиком. Полистав изъятые при обыске у Каннегисера бумаги и увидев, что среди них немало документов, связанных с деятельностью Всемирной Сионистской организации, Дзержинский благоразумно уклонился от личного участия в следствии и в тот же день — часа в три дня — укатил назад в Москву, приказав немедленно освободить А. Ф. Филиппова. Еще, уезжая, он назначил следователями по делу об убийстве товарища Урицкого двух эстонцев — Эдуарда Морицевича Отто и Александра Юрьевича Рикса. Выбор определялся не только национальностью Отто и Рикса, но и их личностными качествами. Александр Юрьевич Рикс — один из немногих в ПетроЧК, кто обладал достаточной профессиональной подготовкой и имел высшее — юридический факультет Петроградского университета — образование. Товарищ Отто образованием не блистал, но отличался необыкновенным упорством и каким-то своим, по-эстонски понимаемым, чувством справедливости. Говорят, что Эдуард Морицевич к тому времени, войдя во вкус чекистской работы, свои принципы формулировал предельно сжато и емко: «Расс’трели-фать нато фсех. И ев’рееф тоже».

Забегая вперед, скажем, что в выборе следователей Феликс Эдмундович не ошибся. Тандем Отто и Рикса дал необыкновенные результаты. Впрочем, об этом, как и о печальной судьбе Эдуарда Морицевича Отто и Александра Юрьевича Рикса, разговор еще впереди, а пока Феликс Эдмундович ехал на дневном поезде в Москву. Он находился в пути, когда петроградские чекисты совершили вооруженный налет на английское посольство. Это в традициях ЧК — вспомните налет Блюмкина на немецкое посольство и убийство Мирбаха — авантюра войдет потом в историю ЧК как «заговор трех послов».

Каким образом вооруженный налет чекистов на английское посольство — во время его было убито несколько дипломатов — связан с убийством Урицкого, можно только догадываться. Безусловно только, что осуществлялся он в духе той «революционной импровизации», на которую такими мастерами были большевики. Ни к покушению на Ленина, ни к убийству Урицкого легенда о заговоре послов отношения не имела, но зато позволяла включить в списки расстреливаемых за покушение на Ленина и убийство Урицкого не тех, кто действительно был причастен к этим терактам, а тех, кого чекистам нужно было расстрелять…

Еврея Урицкого убил еврей Каннегисер, в Ленина стреляла Каплан. По постановлению о красном терроре, принятому 5 сентября 1918 года, были расстреляны сотни тысяч русских, никакого, даже самого отдаленного, отношения к указанным покушениям не имевшие. Смысл этой головокружительной комбинации способны были постигнуть далеко не все чекисты.

Тот же Эдуард Морицевич Отто, докладывая в Президиуме ПЧК и ВЧК 29 августа 1920 года, говорил: «После убийства тов. Урицкого был объявлен массовый террор и была расстреляна масса буржуазии и, следовательно, в первую голову, логически, надо было ожидать расстрела замешанных в подготовке и организации убийства тов. Урицкого буржуазных родных и знакомых Каннегисера. Чем это объяснить?»

Товарищ Отто, неутомимо добивавшийся, чтобы «расстрелифали фсех честно, и еврееф тоже», получил-таки ответ на свой вопрос. Он сам был расстрелян как террорист. Террористом был объявлен и Александр Юрьевич Рикс…

5

Мы несколько отвлеклись от повествования о Леониде Каннегисере, от рассказа о его пребывании в тюрьме.

Надо сказать, что содержание Каннегисера под арестом заметно отличалось от содержания прочих заключенных. Мы уже писали, какие царили тут нравы. С голодухи заключенные начинали вдруг говорить на украинском языке, которого они не знали, только чтобы сойти за иностранцев… Поэтому рассказ о днях, проведенных в заключении Каннегисером, выглядит на этом фоне почти невероятным, словно Леонид в какой-то другой тюрьме сидел, в другое время, при другом режиме…

Сохранилось в деле стихотворное послание, адресованное на волю узниками, привлеченными по делу об убийстве Урицкого.

Если б знали Вы, как пылко

Принимается посылка,

Извлекается бутылка

С кипяченым молоком,

Бутерброды, и печенье,

И компоты, и варенье.

Замираем в умиленье

Перед каждым узелком.

Что верны и справедливы

Эти строки, что прочли Вы,

И что кайф у нас сплошной;

Что в Дерябинском Эдеме

Коротают люди время

За едой и за игрой;

И что шахматы и шашки

Процветают в каталажке,

В нашей камере шестой —

Приложеньем рук десятка

Подтверждаем для порядка

За порукой круговой…

Разумеется, можно говорить и о бодрости, и о силе духа узников, которая отчетливо ощущается по этому шутливому стихотворению, но все равно очень трудно свыкнуться с мыслью, что стихотворение отправлено из Дерябинской тюрьмы осенью 1918 года. Напомним — уже летом 1918 года в Петрограде были зафиксированы первые смерти от голода…

Сам Леонид Каннегисер тоже не теряет в тюрьме присутствия духа и деятельно готовится к побегу. Планы побега сочиняются в лучших традициях романов Александра Дюма.

Леонид очень искусно, как ему казалось, перевербовал охранника тов. Кумониста, и тот согласился стать его почтальоном. В записках, адресованных сестре Ольге, Леонид поручал ей — он ведь не зря читал перед покушением «Графа Монте-Кристо» — подготовить нападение с бомбами на Гороховую, 2. Нет никаких сомнений, что план был разработан Леонидом, как и план убийства Урицкого, достаточно тщательно. И ошибся Леонид только в одном. Петроградские чекисты никак не вписывались в поэтику романов Александра Дюма. Очень скоро выяснилось, что охранник Кумонист специально приставлен Александром Соломоновичем Иоселевичем, секретарем ПетроЧК. Зачем это делалось — неведомо. Возможно, Иоселевич решил установить круг знакомых Леонида, возможно, просто собирался удержать пылкого юношу от новых необдуманных поступков. Но письма Каннегисера Кумонист вначале заносил Александру Соломоновичу, где с них снималась копия, а затем уже нес по адресу. Ответная почта также подвергалась перлюстрации в кабинете Иоселевича.

Ни Леонид, ни его адресаты об этом не знали, и план побега составлялся по всем правилам.

1 сентября Каннегисер, еще не зная, что родители уже арестованы, написал