Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет Куцего, — негромко сказал Простодушный за моей спиной. — Никого тут больше нет. Сбежали все.
— И вдруг — бах! — этот дурацкий суд. И ты вдруг стал изгоем! Как я хохотал! Как смеялся! Теперь и с отцом можно замириться. Кто вступится за изгоя? Кого заботит его жизнь? Жаль, не я сжег дом того дурака. Куцый! Медовухи мне!
Я всматривался в лицо Скирикра, и с каждым вздохом он всё меньше походил на того высокомерного тупого юнца, которого я дважды уронил наземь. Морщины избороздили его лоб, щеки обвисли, светлая бороденка торчала рваными клочьями.
— А потом ты пропал, — он с трудом поднял голову, уставился на меня мутными голубыми глазами. — Куда ты пропал? Как сковз… сквозь землю провалился. А я тебя искал! Все поместья вокруг Сторборга объехал, в каждую протоку тыкался…
А ведь старик Вемунд соврал. Не от сыновей он слышал мое имя. Сам Скирикр рассказал ему обо мне.
— Нет и нет. Нет и нет. Я боялся, что ты сам помер. К жрецу пошел. А он… Знаешь, что он сказал? Сказал, что я потеряю всё. Бриттланд потеряет всё, а я — ещё больше! Хотел врезать ему, да он хельтом оказался. Гад. И отец тоже. Не захотел помогать. Выгнал. А дед помог. Дал мне лучших тварей, сердце дал, и я тоже стал хельтом! Хельт — это тебе не хрен козлиный! Хельт — это хельт! Да откуда тебе знать? Но ты подрос, седьмая руна, да…
Альрик стоял недвижимый. Даже дыхания слышно не было. Он смотрел на Скирикра и молчал. Это молчание испугало бы любого, но Скирикр был слишком пьян. Он не видел никого, кроме меня, да и меня, возможно, считал бредом.
Я же смахнул с лавки объедки и сел напротив него.
— Но ты вернулся за булавой.
Скирикр вздрогнул, выпучил глаза, помахал рукой перед лицом.
— Там, на площади. Ты взял булаву Ньяла и потащил ее обратно. К сторхельтам.
— Я… я хотел сбежать. Я сбежал. Там… там смерть. Он слишком силен, слишком быстр, и драугры всё лезли и лезли, лезли и лезли. Кулак жалкий слабак рядом с ним. Хьярвард умер сразу, от одного удара. Дедушка… он сражался. Тоже слаб. Сильнее всех, но слаб. Не хотел умирать так… думал, на корабль и уплыть, сбежать, бросить Бриттланд. Всё бесполезно. Мы все умрем. И я сбежал. А потом увидел булаву Ньяла.
Скирикр снова посмотрел на меня, и взгляд его был совершенно трезв.
— Не будет булавы — Ньял умрет. А дед один не сладит. Никак не сладит. Я должен отнести булаву. Отнести, а потом сбежать. Понимаешь? Я не могу бросить деда. Он всегда помогал мне. Учил глиме, играл в хнефатафл. Я должен отнести булаву!
— Верно.
— Но дед умер! — закричал Скирикр. — Я вернулся, а он всё равно умер!
Альрик шагнул к столу, взял Скирикра за волосы и заставил посмотреть на себя.
— Ты мне должен! — сказал хёвдинг. — Ты сжег мой корабль!
— Корабль… — вдруг рассмеялся Вальдрикссон. — Да на что он теперь? Бери мой! Плевать!
— Ты убил моего человека. Убил ни за что. Из-за гордыни и дурости. Ты мне должен жизнь.
И полоснул ему по горлу. Кровь выплеснулась густым горячим потоком, залив стол и забрызгав меня. Я отшатнулся, ожидая выплеска безумия от Альрика, но его глаза не поменяли цвет. Спокойствие и умиротворение — вот что я увидел на его лице.
А потом мы смотрели, как горит дом, погребая под собой сына Вальдрика, внука Вальгарда. И это были не самые плохие похороны…
Аднтрудюр вернулся с довольной намасленной рожей, да и Простодушный немного оттаял, уже не сверкал глазами на невинные шутки. За высоким столом гости вели себя сдержанно, улыбались, кивали друг другу, а здесь внизу веселье шло вовсю. Кидали надкусанное мясо и спорили, какая собака добежит первой, играли в ножички, кто дольше и быстрее сможет втыкать нож между пальцами левой руки. Щербатый хускарл напротив меня промахнулся, пробил ладонь, пригвоздив ее к столу, и первым же начал хохотать над своей промашкой. Слева, сразу за Стейном, начали орать какую-то песню, заглушая музыку. Справа кто-то кричал:
— Нет, ты видел? Видел, как я его? Он же был во! Головой прям до крыши доставал! А я его р-раз…
Я посмотрел наверх. Отсюда до крыши расстояние выше, чем мачта на Скирикровом корабле, а та мачта — длиннее мачты «Волчары». Мы увели корабль в море и спрятали в бухточке. В суматохе люди конунга не разглядели проходящий мимо Сторборга корабль и не узнали в нем «Сокола». По крайней мере, нас никто не заподозрил. О нашей вражде со Скирикром слышало не так много людей, а те, что знали, либо умерли, либо ушли из Сторборга. Простодушный сказал, что хирдманы Скирикра не особо любили своего хёвдинга и мстить за его смерть не будут. А отец с дедом уже мертвы.
А вскоре до нас дошел слух, что рунный дом сгорел по вине самого Скирикра, мол, он перепил и опрокинул плошку с горящим маслом.
— Кай!
Стейн сел на место Леофсуна, поближе ко мне. А сам Рысь? Я оглянулся и заметил огненно-рыжую голову бритта. Он всё же снял рубаху и теперь бил кулаком по своему тощему животу, что-то доказывая пьяным нордам. Я надеялся, что у него хватит ума не говорить, чьего он рода.
— Кай, я ведь за Альрика что хочешь сделаю! Веришь? — кричал мне в ухо Стейн. — Хоть в Бездну за него, хоть … да хоть куда!
Я постучал рогом по столу, и расторопная рабыня тут же наполнила его густым элем. Затем поднял его повыше и рявкнул:
— Дранк!
— Дранк! — вразнобой повторили мой клич десятки голосов.
И снова эль выплеснулся под стол, окатив мирно дремлющую собаку.
Я ждал.
Глава 12
Пир продолжался. И чем дальше, тем громче и безудержнее веселился народ.
За спиной надрывал горло скальд, но даже я слышал лишь отдельные слова: «...хвала! …воитель! …Харальд!». Поодаль два хускарла решили потягаться в глиме и топтались друг возле друга, ухватившись за пояс противника. Их подбадривали рядом сидящие, стучали кулаками по столу и объясняли, кого и как нужно швырнуть. Серые лохматые псины лаяли и грызлись за кость, пока одному из пирующих это не надоело. Он схватил собак