— Неужели у вас и в самом деле столь щедрая и справедливая душа? Но я не дам превзойти себя в великодушии — буду сидеть словно заправская леди и смотреть, как вы трудитесь. Приятно видеть, как что-то делается на совесть.

— Ну вот, сейчас я зазнаюсь и начну делать глупости.

И вправду приятно было наблюдать, как он управляется с шестом — легко и удивительно ловко. Они с поразительной скоростью пробирались через сутолоку медленно плывущих лодок, пока на узком участке над переправой им не преградила путь другая плоскодонка, которая неловко завертелась прямо посередине, оттолкнув несколько каноэ и чуть не выкинув их на берег.

— Прежде чем спускаться на воду, — сказал Уимзи, отталкивая лодку ногой и презрительно оглядев юнца с шестом (долговязого и голого до пояса, чей розовый обгоревший торс напоминал креветку), — следует выучить правила реки. У этих каноэ здесь преимущественное право прохода. А если вы не умеете управляться с шестом, то я бы рекомендовал вам потренироваться где-нибудь в запруде, пока не поймете, зачем Господь дал вам ноги.

В этот момент мужчина средних лет, чья плоскодонка причалила чуть дальше по течению, повернул голову и вскричал:

— Кого я вижу! Уимзи из Бэйлиола!

— Так-так-так, — проговорил его светлость, забыв про розового юнца и подплывая к плоскодонке. — Ей-богу, это же Пик из Брэйзноуза. Какими судь бами?

— Черт побери, я здесь живу! Это я должен спросить тебя, какими судьбами. Моя жена, вы не знакомы — лорд Питер Уимзи, дорогая, чемпион по крикету. А это все мои дети. — Он неопределенно махнул рукой в сторону разновозрастных отпрысков.

— Решил навестить альма-матер, — сказал Питер, когда всех всем представили. — У меня здесь племянник и так далее. А ты что делаешь? Тьютор? Лектор? Исследователь?

— Натаскиваю студентов. Собачья жизнь, собачья жизнь! О боже! Немало воды утекло под этим мостом с тех пор, как мы виделись в последний раз. Но я узнал бы твой голос где угодно. В ту секунду, как я услышал этот надменный спесивый тон, в котором ясно слышится «горите все синим пламенем», — я сразу сказал себе: «Уимзи из Бэйлиола!» Так и оказалось!

Уимзи положил шест и сел.

— Сжалься, старик, сжалься. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.[209]

— Знаете, — сказал мистер Пик, обращаясь ко всем сразу, — когда мы здесь вместе учились — как же давно это было! — если к кому-то приезжал провинциальный кузен или американец и спрашивал, как они всегда спрашивают: «Что такое оксфордские манеры?» — мы вели их в Бэйлиол и показывали Уимзи. Он очень удачно вписывался в экскурсию — как раз между садами Сент-Джонса[210]и Памятником мученикам.[211]

— А если его не было на месте или он ничего такого не делал?

— Такой катастрофы ни разу не случилось. Его всегда можно было найти в самом центре двора, и он непременно учил кого-нибудь жить со своим неповторимым высокомерием.

Уимзи закрыл лицо руками.

— Мы заключали пари, — продолжал мистер Пик, который, по всей видимости, не утратил вкуса к студенческому юмору — вероятно, этому способствовало его постоянное общение с первокурсниками, — что они про него скажут. Американцы говорили обычно: «Ба, это же настоящий английский аристократ!» или иногда: «А это стеклышко в глазу — чтобы лучше видеть, или это часть костюма?»

Гарриет рассмеялась, вспомнив мисс Шустер-Слэтт.

— Дорогой… — попыталась остановить мужа миссис Пик, будучи, видимо, женщиной добросердечной.

— А провинциальные кузены, — безжалостно продолжал мистер Пик, — неизменно теряли дар речи, и их приходилось отпаивать кофе и кормить мороженым у Буола.[212]

— Не обращайте на меня внимания, — сказал Питер, который все еще прятал голову в руках так, что виден был лишь кончик побагровевшего уха.

— Но ты неплохо сохранился, Уимзи, — одобрительно заметил мистер Пик. — Талия осталась на месте, небось годишься еще для пробежки между воротцами. От меня-то толку теперь немного, разве что сыграть иногда в родительском матче, а, Джим? Вот что женитьба делает с людьми: неизбежно растолстеешь и разленишься. Но ты-то не изменился! Ни на атом! Ни на волосок! Ни с кем тебя не перепутаешь. И ты прав насчет этих олухов на реке. До смерти надоели. То бортом притрутся, то на нос тебе налезут своей непотребной лодчонкой. И даже не извинятся толком. Им кажется, что все это уморительно смешно. Неотесанные невежи. И еще граммофон орет тебе в уши. Посмотрите на них! Нет, вы только посмотрите на них! Просто тошнит. Как обезьяны в зоопарке.

— Обнажены, точены и античны?[213]— усмехнулась Гарриет.

— Я не про это, я про их обращение с шестом. Посмотрите вон на ту девицу, как она его держит! Поворачивает, толкает — будто пытается прочистить засорившуюся трубу! Ведь перевернется.

— Она оделась с этим расчетом, — заметил Уимзи.

— Вот ты смеешься, — доверительно проговорил мистер Пик, — а они все именно потому так и одеваются. Знают, что свалятся в воду. Можно, конечно, явиться в отутюженных белых брюках, но если в них нырнуть, будешь смотреться дурак дураком.

— Чистая правда. Но мы перегородили реку. Пора в путь. Я как-нибудь зайду тебя проведать, если миссис Пик позволит. Пока!

И плоскодонки расстались.

— Н-да, — сказал Питер, когда они отплыли на достаточное расстояние, — приятно встретить старых друзей. Очень бодрит.

— Да, но разве вас не угнетает, что они повторяют те же шутки, что и сто лет назад?

— Дьявольски угнетает. В этом смысле плохо жить всю жизнь в этом городе — остаешься молодым. Слишком молодым.

— Есть в этом что-то жалкое, правда?

Река здесь была шире, и вместо ответа он согнул колени, отталкиваясь шестом, от чего лодка присела в реверансе, и вода, словно засмеявшись, с журчанием заструилась под ее задравшимся носом.

— Вы бы согласились вернуться в свою юность, Гарриет?

— Ни за что на свете.

— И я. Что бы вы мне ни сулили. Хотя это, пожалуй, преувеличение. Вы могли бы мне посулить одну вещь, ради которой я согласился бы получить обратно лет двадцать. Но не те же самые, а другие. И если бы я вернулся в молодость, я хотел бы другого, чем тогда.