Из Шлиссельбурга поехал император к далеко уже успевшему Ладожскому каналу; пересмотрев все и раздав свои приказания к продолжению сего ужасного дела, отправился он в Старую Ладогу, оттуда в Новгород и к концу Ильменя-озера в Старую Русь, чтоб осмотреть приказанное исправление тамошних соляных заводов и начатый по приказанию его канал для удобнейшего привоза дров к соляным заводам. В сем путешествии и всегдашнем упражнении прошел почти весь октябрь месяц с переменною хорошею и ненастною осеннею погодою; так же и не без частых припадков не совершенно еще прекращенной его болезни.

Наконец поехал он в начале ноября на яхте своей обратно в Петербург, прибыл туда пятого числа того ж месяца, но не пристал к берегу, а поплыл прямо к местечку Лахте, лежащему за несколько верст от Петербурга при Финском заливе, чтоб оттуда побывать в заложенном при Систербеке ружейном заводе. Но в Лахте вдруг разрушил внезапный случай столь благополучно до того восстановленное и подкрепленное его величества здравие и паки поверг императора в претерпенную за несколько месяцев болезнь.

При весьма бурной погоде в столь позднюю осень и лишь только успел царь пристать к берегу, виден был в заливе едва за версту от Лахты едущий из Кронштадта бот с солдатами и матросами, который в величайшей опасности боролся с волнами и, наконец, неподалеку от Лахты, попал на мель.

Император послал туда на помощь шлюпку с людьми, которые со всею употребленною силою не могли стащить судно. Он пристально туда смотрел и рассердился на сию медленность, увидя при том нескольких людей, похищенных волнами и полумертвыми из воды вытащенных.

Вдруг решился монарх сам туда ехать и ко спасению людей и судна приложить свои руки. Приплыв шагов за сто от того места и не могши за мелкостию воды подъехать ближе, выскочил он из шлюпки в воду и шел по колено в воде к попавшему на мель боту, пособил его стащить, а больше всех претерпевших людей, которые едва на полах держаться могли, приказал он отвести в ближайшие крестьянские избы и за ними присматривать.

А император сам долженствовал совсем переменить платье. При всем том он сие ни во что вменял, хотя больше половиной части его тело промокло и прозябло. Довольно того, что герой сей насладился удовольствием и приложенным тяжким трудом стащить с мели бот и более 20 человек спасти от опасности живыми; нимало при том не помышляя, что сие самое спасение повергло его паки потом в такое состояние, в котором дражайшая его жизнь более спасена быть не могла.

Император остался ночевать в Лахте, желая наутро отправиться в Систербек. Но во всю почти бессонную ночь чувствовал он жестокие лихорадочные припадки и сильную инфламмацию в нижней части живота. И потому поутру рано все было изготовлено к возвратному пути в Петербург. Туда прибыл монарх довольно уже больным, принужден был лечь, и час от часу чувствовал сильнейшие возобновления прежней своей болезни.

В декабре месяце состояние его уже столь сделалось опасном и возжжение во внутренних частях пузыря столь приметным, что со дня на день опасались антонова огня. При жестокой боли почувствовал император приближающуюся свою смерть, с твердостию предался воле Божией, принося часто громкие молитвы, и испустил 1725 года 28 января геройский свой дух.

При вскрытии императорского тела нашли совершенно антонов огонь в частях около пузыря, и его столько вспухлым и затверделым, что с трудностию можно было его разрезать анатомическим ножом.

Известно сие от надворного советника и придворного лекаря Паулсона, который умер 1780 года, имея от рождения больше 80 лет.

К XVII в. в России сложилась система высших чинов. К думными чинам относились бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки. Существовали также чины-должности: конюший, дворецкий, стольник, казначей и др., в приказах это были дьяки, подьячии. В правление Петра I, с появлением множества новых должностей и званий, понадобилась новая система чинов. В 1722 г. была создана Табель о рангах, установившая 14 классов военных, гражданских и придворных чинов.

Введение в действие табели о рангах оказало существенное влияние на исторические судьбы дворянского сословия в России: продвижение по службе стало зависеть исключительно от личных заслуг, а не от «отеческой чести». Кроме того, военная служба отделялась от гражданской и придворной. Дворянство теперь можно было приобрести выслугой известного чина или пожалованием монарха, таким образом появилось «служилое дворянство» и началось на расслоение дворянского сословия на потомственное и личное.

По табели о рангах при Петре I чин самого низкого XIV класса в военной службе (фендрик, с 1730 г. прапорщик) уже давал право на потомственное дворянство, а чиновник на гражданской службе приобретал его, только дослужившись до чина VII класса; нижние чины давали право только на личное дворянство.

Это положение было изменено при Александре II, который установил новые правила: личное дворянство можно было получить как на военной, так и на гражданской службе, начиная с чина IX класса, а потомственное – на военной службе, начиная с чина полковника (VI класс), на гражданской, начиная с действительного статского советника (IV класс). Чины с XIV по X класс с этих пор именовались просто «почетными гражданами».

Регламентированы были также обращения и лицам к военным и гражданским чинам: I–II классов: Ваше высокопревосходительство; III–IV – Ваше превосходительство; V – Ваше высокородие; VI–VIII – Ваше высокоблагородие; IX–XIV – Ваше благородие.

Иоганн-Готгильф Фоккеродт, секретарь прусского посольства в России в 1717–1733 гг., написал воспоминания по просьбе Вольтера, работавшего над историей царствования Петра. Перевод был сделан А. Н. Шемякиным, членом Общества истории древностей российских и впервые опубликован в 1874 г.

I. Действительно ли прежние русские были так дики и скотоваты, как расславляют о них?

1. Если только хотят эти названия дать таким людям, которым или совсем, или очень мало известны правила вежливости и благоприличия, установленные взаимно другими образованными народами в Европе, также и народного права и уважения, каким обязаны друг к другу самодержавные власти; если потом эти люди, предубежденные слепой привязанностью и почтением к нравам и обычаям своего отечества, потому только и чувствуют презрение и отвращение ко всему хорошему, полезному и похвальному у иноземных народов, что все это иностранные выдумки, не обладают никакими другими знаниями и искусствами, да и не желают обладать ими, кроме таких только, которые имеют осязательное и непосредственное влияние и пользу, зато считают пустым и глупым все остальное и завершают свое невежество вполне неразумным суеверием, – то, наверное, подобное название в минувшем столетии не может быть присвоено никому из европейских, да даже не многим и из азиатских народов с такою справедливостью, как русским.