хуже того, что люди, по их утверждению, убитые, живы и наслаждаются жизнию, что, конечно, будут в состоянии сказать о себе сами? К клеветам оных мелетиан присовокуплено было и сие: утверждали они, будто бы ты, недозволенно вторгшись и похитив чашу, поставленную на святейшем месте, разбил ее. В сравнении с таким поступком, действительно, никакой другой не был бы более предосудительным, ни даже в такой же мере нелепым, если бы подлинно так было поступлено и случилось погрешить в этом. Но что же это за обвинение? Какая переменчивость, какое неоднообразие и сколько разности в деле, когда теперь обвинение в этом преступлении слагают уже на другое лицо? Теперь стало, как говорится, яснее самаго света, что старались они строить только козни твоему благоразумию. После этого, кто пожелал бы последовать людям, которые столько вымыслили во вред других, особливо, когда сами себя вводят они в погибель, и видят уже, что обвиняют в делах вымышленных и небывалых? Поэтому, как сказал я, кто стал бы им последовать и стремглав бросился на путь погибели, то есть, на путь, на котором они одни думают найти надежду спасения и помощи? Ибо, ежели захотят они прийти в чистое сознание, привести себе на память лучшия мысли и прийти в здравый смысл, то без труда признают, что никакой не будет им помощи от Промысла, потому что ревнуют о таких делах и покушаются на собственную гибель. И это справедливо могу назвать не жестокостию, но правдою. Напоследок, присовокуплю и то мое желание, чтобы благоразумием твоим это было всенародно много раз прочитано, и таким образом до сведения всех, особливо же до сведения тех, которые так поступают и ведут себя непорядочно, могло бы дойти, что все, изрекаемое нами по закону правоты, сказано по сущей правде. Итак, поелику столько нелепости в этом деле, то пусть знают: таков мой суд и таково мое произволение, что, если предпримут они что-либо подобное, то уже не по церковным, но по гражданским законам, самолично выслушаю дело, и тогда найду, что оказываются они действующими разбойнически не только против человеческаго рода, но против самаго Божественнаго учения. Да хранит тебя Бог, возлюбленный брат!

* * *

69) А для большаго обнаружения лукавства клеветников, писал и Арсений после того, как был скрываем и найден. Ибо как Исхир письмом своим обнаруживает клевету, так Арсений в своем письме обличает еще более их злонравие.

Афанасию блаженному Папе Арсений, епископ града Ипсилитов, состоявшаго некогда под ведомством Мелетия, вместе с пресвитерами и диаконами, желает премного радоваться о Господе.

Целуя мир и единение со Вселенскою Церковию, в которой ты, по благодати Божией, предстоятельствуешь, и решившись по древнему чину подчиниться церковному правилу, пишем к тебе, возлюбленный Папа, и во имя Господа давая обет – не иметь более общения с теми епископами, пресвитерами и диаконами, которые пребывают еще в расколе и не примиряются со Вселенскою Церковию, – не соглашаться на то, что вздумают они постановить на Соборе, – не посылать к ним и от них не принимать мирных посланий, и без воли, изъявленной тобою, епископом митрополии, не произносить никакого определения ни об епископах, ни о каком другом общем церковном постановлении, но покорствовать во всем предначертанным правилам, по примеру епископов Аммониана, Тиранна и Плусиана и прочих епископов, сверх того, просим твою доброту отписать вскорости к нам, а равно и к сослужителям нашим, что мы уже, по сказанным выше определениям, состоим в мире с Вселенской Церковию и в единении с местными епископами. Уверены же мы, что молитвы твои, как доступныя до Бога, будут благодетельны, и таковой мир по воле Владыки всяческих Бога, через Господа нашего Иисуса Христа, сделается твердым и нерушимым до конца. Священный твой сонм приветствуем и я, и сущие со мною, вскоре же, если допустит Бог, свидимся с твоею добротой. Я, Арсений, желаю тебе, блаженнейший Папа, возмогать о Господе многия лета.

* * *

70) Но большим и яснейшим изобличением клеветы служит раскаяние Иоанново, и сему свидетель – блаженной памяти боголюбивейший Царь Константин. Ибо, узнав, что Иоанн обвинял сам себя, и получив от него писание, в котором выражал он свое раскаяние, написал ему следующее:

Константин Великий, Август, Иоанну.

Весьма приятно мне было письмо твоей благоразсудительности, ибо узнал из него, что наиболее желал знать, а именно, что, отложив всякое малодушие, вступил ты, как и должно было, в общение с Церковию, и пришел в совершенное единомыслие с достопочтеннейшим епископом Афанасием. Итак, вполне знай, что за это весьма похвалил я тебя, а именно, что, оставив все раздоры, сделал ты угодное Богу, взыскав единения с Церковию. Почему, чтобы достигнуть тебе желаемаго, признал я должным дозволить тебе воспользоваться общественною колесницею и поспешить в стан к моей снисходительности. Твоим же будет делом – нимало не медлить, но, так как это письмо дает тебе право на общественную колесницу, отправиться к нам в скорейшем времени, чтобы и желание свое исполнить тебе, и, увидев нас, насладиться должным веселием. Бог да хранит тебя, возлюбленный брат!

* * *

71) Такой конец имел этот заговор. Посрамленные мелетиане возвратились вспять. Но Евсевиевы сообщники при этом не успокоились, потому что заботились не о мелетианах, но об арианах. Боялись они, что, когда умолкнут мелетиане, не найдут уже они лицедеев, через которых бы можно им было продолжать действие. Поэтому снова возбуждают мелетиан и убеждают Царя, чтобы повелел опять быть собору в Тире; и послан комит Дионисий и сообщникам Евсевиевым даны телохранителями воины. Макарий, связанный, препровождается воинами в Тир, а мне Царь пишет и ставит в необходимость, чтобы поневоле отправился в путь. Итак, хотя весь заговор можно узнать из писаннаго египетскими епископами, однако же нужно сказать и то, как составлен он ими вначале, ибо из этого можно будет увидеть их злонравие и употребленную против нас хитрость.

В Египте, Ливии и Пентаполе есть около ста епископов, и ни один из них не жаловался на меня, ни один пресвитер ни в чем не укорял, никто из народа не делал доноса, только мелетиане, изверженные Петром, и ариане участвовали в наветах, и одни предоставили себе право обвинять, а другие – судить. Посему, требовали мы удалить от судопроизводства Евсевиевых сообщников, как врагов по ереси, а потом совершенно доказали, что именуемый обвинитель – не пресвитер, и доказали следующим образом. Когда принят был Мелетий (лучше бы не быть сему!), – блаженной памяти