Женя… так назвал усатенького пижона его бледнолицый напарник. Привлекательный, надо признать, хоть и убийца. На такого ее дочурка вполне могла бы клюнуть. Ох и устроит Оксана ей допрос с пристрастием, когда выкарабкается из этого цеха, гори он синим пламенем!

Она глядела на своих врагов – два более чем странных типа. Только двое. Куда же делся третий, Альбер хорошо запомнила ублюдочную кривоносую рожу откровенного грабителя, который пробил в слесарке стеклянную вставку и злорадно ревел: «Никого тут нет! Никого тут нет!». Теперь нет его самого и Оксана Игоревна не хотела знать о его местоположении, ей вполне хватает раздавленного тела Пятипальцева и захлебнувшегося на смерть Соломонова. Нет кривоносова и не надо, одним козлом меньше.

Первичный психологический шок от казни наладчика-бородача Юрия Пятипальцева с которым Оксана была немного знакома медленно проходил, но перед глазами все еще фонтанировала кровь из лопнувшей плоти, из разошедшегося нутра выбрызгивали внутренности, брюки казненного наполнялись вышедшем из заднего прохода кишечником, хрустели ребра, гудел пресс, шел дым с запахом жареного мяса. Оксана надеялась, что ее крепкая психика не даст слабину, что со временем, когда она пройдет курс психотерапии ее память сгладит хотя бы детали экзекуции. Судорожно дыша и унимая подступающую тошноту Альбер ссутулилась и обняла себя руками будто в ознобе. «Не думай об этом, – приказывала она себе, – Не думай! Не думай! Твое белое пальто все в крови, но ты купишь другое. Купишь другое, совсем другое. Новое, чистое, свежее пальто. Хорошее, только не белое, не белое. Купишь черное, а это закопаешь. Сегодня же!» «Где же я его закопаю? – сама с собой спорила Оксана Альбер. – Земля же промерзла. Его надо сжечь. Сжечь. А где же я его сожгу?»

Оксана Игоревна подняла глаза на блестящий кончик короткого меча, уткнувшегося ей в грудь, туда где за забрызганной липкой кровью белым твидом покоился на золотой цепочке крупный четырехконечный крестик белого золота в обрамлении бриллиантовой россыпью. Ее дочь ей говорила, что это не православный крестик, а католический, на что Оксана Игоревна отвечала, что в России этому придают значение только сами священнослужители.

Альбер прошлась ледяным взглядом от кончика меча вдоль его короткого клинка и взглянула на обладателя. Ничтожный тип. Никаких особых признаков, самая заурядная внешность, самое обычное лицо с прямым пробором на голове. Во взгляде нездоровое упрямство и призрение. Оксана отметила, что тип никогда не перекладывает меч в другую руку, держит его только правой, а однажды, когда ему надо было достать что-то из кармана, он не взял оружие левой рукой, а отложил его. Тип был напряжен и бледен, время от времени его тело пробирала дрожь – реакция на сдерживаемую боль. Чувак, должно быть ранен – несколько капель крови упали к его ногам. Заметив их, бледный тип, стер их ногой и осторожно покосился на усатенького компаньона – не заметил ли тот. Разбрасываться своим ДНК для них было чревато. «Он не хочет показывать свою боль», – догадалась Оксана и сразу обнаружила ее причину. У чувака просто-напросто отсутствовала левая кисть руки, а зияющий разрез был туго стянут кожаным ремешком наручных часов. Женщина еще сильнее нахохлилась и перевела взгляд на второго – полного сил круглолицего молодого человека, чей образ вызывал у нее фотографические изображения молодого итальянского мафиози или антрепренера кабаре начала двадцатого века. Женя… Этот мужчина уже несколько минут возился со своим айфоном. Приказав своему однорукому недоделанному гладиатору не позволять женщине двигаться с места, он снял со лба видеокамеру на резиновых ремешках и со словами: «Мне надо сразу это стереть!», полностью отстранился от действительности и погрузился в видеосодержимое, записанное его налобной камерой. Тот, что с мечом нервно поторапливал соучастника, но Женя раздраженно отвечал:

– Теперь бабло почти наше, никуда оно от нас не убежит, – сказал русский «мафиози». – А мне надо многое стереть… Сам пойми, Максим, я не могу оставить…

– Называй меня правильно! – рявкнул однорукий.

– Максимилиан Громовержец, – поправился Женя. – Сам пойми, я не могу оставить этот глупый пассаж с прессом. Это же позор! Я опозорю сам себя на весь мир! Это непозволительно! Я и так лажаю на каждом шагу, надо все как следует стирать, оставлять только хорошие моменты… Черт, как это удалить…

– Двигай пальцем в корзину, – подсказал ему бледный от боли и раздражения Максимилиан Громовержец.

– В какую корзину?

– В верхнем левом углу.

– Тут нет никакой корзины.

– А что там?

– Крестик.

– Ну значит, двигай на крестик.

– Так на крестик или в корзину?

– Ну если в углу крестик, то на крестик.

– Тогда я удалю весь файл, а мне надо стереть только вырезанный фрагмент.

– Да что-б тебя… Потом сотрешь! – почти заорал Максимилиан Громовержец.

– Нет, надо сейчас.

– Почему сейчас? Почему это надо делать именно сейчас?

– Потому что во всем должен быть порядок и последовательность. И ничего лишнего – лишнее портит. У меня уже столько лишнего накопилось… Почти все надо удалять. Я должен выбрать хорошие правильные кусочки, а остальное хочу сразу стереть. Что непонятного?

– Ты задрал со своим кино, Женя! – рычал однорукий, терзаясь дилеммой на кого направить меч. – Оставь все как есть, я потом тебе сам все откорректирую.

– Нет, ты не знаешь, как я хочу.

– Объяснишь. Слепим тебе кино, станешь суперграбителем. Станешь лучшим в своем деле, как тебе нравится. Только давай это делать не теперь, а после.

В конце концов красавчик Женя признал свое поражение в борьбе с видеоредактором, свирепо зарычал, водрузил камеру обратно на лоб, выпрямил объектив так чтобы он стал его третьим глазом и затянул липучки резиновых шнурков.

– Итак, давай с самого начала, – выдохнул он, окончательно поправляя камеру на лбу и целясь ею в Оксану Альбер, – говори, кто ты и что тебе известно о деньгах. Где они? У кого? Говори сюда.

– Куда «сюда»? – спросила Оксана.

– В камеру.

– Ты что, нарцисс, снимаешь фильм про себя любимого?

– Он снимает реалити-ограбление, – ответил за Женю его раздраженный соучастник с явно выраженным неудовольствием. Похоже было, что ему вся эта киносъемка изрядно надоела. Женя цыкнул на компаньона и велел женщине отвечать на заданные вопросы и для убедительности раскрыл ящичек для инструментов и достал один из двух пистолетов. Альбер хаотично размышляла над дальнейшими поворотами и однорукому Максимилиану Громовержцу пришлось угрожающе прикоснуться острием меча к ее пальто. Она почувствовала, как металл прорезал ткань и слегка ужалил ее в кожу груди. Меч был не бутафорским, от него веяло реальной древностью, самой настоящей античной археологией, которую Оксана почувствовала то ли носом, то ли кожей.

Набравшись мужества,