Раздавшийся голос нельзя было назвать ни мужским, ни женским, ни детским, разве что непонятной мешаниной из оных. Приправленной тем, что тот звучал в голове Льенара; хотя сейчас Варроу, еще не догадываясь об этом, недоверчиво озирался по сторонам.

«Я жутко стесняюсь, когда меня так беспардонно рассматривают. Мне это льстит, но ты мог бы для начала поздороваться».

Видимо, непонятное прозрачное пятно оказалось разумным и смекнуло, что его заметили. Неужели это призрак? Сведя все мысли в логическую цепочку, Варроу остолбенел. «Вот ведь ересь!» – подумал он и спросил вслух, от удивления забыв даже услышанную просьбу о приветствии:

– Что ты такое?! Что ты здесь делаешь?

«Я… я не знаю, – скорбным голосом ответило существо. – Смотрю на людей, пожалуй. Просто мне… очень одиноко».

Чуть позже это странное пятно расскажет Льенару, какая горестная жизнь была отпущена ему свыше. Существу приходилось молча взирать на мир, с которым у него никак не получалось взаимодействовать. Ночевало оно на помойках, среди выпивох да кошек. Первые в затуманенном рассудке разговаривали с ним, а вторые задумчиво сидели рядом, грея его призрачный бок. Более существо ни с кем не общалось: остальные – те, кто способен был видеть этого «призрака», конечно, – боялись его и в ужасе убегали.

Но Варроу почему-то не испытывал страха. Возможно, оттого, что смекнул: не имеющее тела образование вряд может причинить ему физический вред. Несчастное создание это и существом-то назвать было сложно… Единственное, чего боялся Варроу, – помутнения рассудка или предобморочного состояния, что сначала в себе заподозрил.

Существо меж тем продолжало:

«Я никому не желаю испытать подобное. У меня нет ничего, даже имени».

– Но ты с легкостью можешь его для себя придумать, – внезапно нашелся Льенар. Обычно барон предпочитал не растрачивать время и силы на то, что считал малозанимательным. Однако сейчас его мысли вдруг полностью поглотил интерес к странному разумному пятну, так, что Варроу даже отложил другие дела. – Ты хоть что-нибудь… знаешь о себе?

«Нет. Совсем ничего… У меня есть пара воспоминаний, и все. Будто я был кем-то прежде, а сейчас я лишь осколок этого существа…»

– Осколок! – воскликнул Льенар, усмехнувшись собственному остроумию. – Тебе нравится это имя?

«Пускай будет Осколок, – согласилось нечто и вдруг спросило трепещущим, опасливым голосом: – Могу я остаться с тобой, Варроу? Мне очень нужен собеседник. Я в отчаянии».

Молодой барон промолчал, предпочитая не связывать себя по рукам и ногам необдуманными ответами. «Собственный призрак, что будет вечно плыть за моей спиной? Незавидная участь», – невольно подумал он.

Словно услышав его мысль, существо обиженно, совсем как маленький ребенок, засопело и… будто всхлипнуло. Неужели оно так быстро, за считаные минуты, привязалось к Льенару?

«Я же могу быть полезным! – с чувством заявил Осколок. – Например, незаметно подслушивать твоих конкурентов. С таким знанием ты станешь непобедим».

– Интересно… – проговорил Варроу с невнятной, ни к чему не обязывающей интонацией. – Но поменьше громких фраз. Неправильное решение убьет мое мнение о собственной персоне.

«Почему же?»

– Потому что я часто оказываюсь прав. Привычка у меня такая. А ошибаться я не люблю.

Осажденный холодным ответом Варроу, Осколок скуксился.

«И каким все-таки будет твое решение?»

Льенар подумал еще немного и, наконец сжалился, ибо въевшаяся в его душу мораль не могла позволить барону поступить по-другому:

– Оставайся на первое время. Но с парой условий.

«Я слушаю!» – нечеловеческий голос Осколка окрасился радостными интонациями.

– Ты не будешь вечно ошиваться за моей спиной, я бы даже сказал, не более двух часов в сутки. Если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь. Также ты не осмелишься мешать мне работать. И если я вдруг замечу, что ты вражеский шпик…

При этих словах Варроу пятно чуть зашевелилось в воздухе, выражая таким образом то же самое, как если бы человек отрицательно покачал головой. Но Льенар пока не понимал «жесты» Осколка.

– И еще, – продолжил барон, – ты не будешь появляться в моем доме, пока я сам тебя не приглашу, и уж точно не станешь смотреть на меня по ночам. Отныне считай, у тебя испытательный срок. Если ты расстроишь меня в первые несколько недель своего пребывания, я откажу тебе от места.

Доверие Льенара Варроу не относилось к категории самых легкодоступных вещей на свете, но существо не упускало случая выказать барону свою исполнительность. И тому были причины, ведь (только представьте, месье Монгрен!) несчастное создание так долго было лишено общения. И в конце концов случилось то, что случилось: Варроу, понимая, каким «призрак» был горестным и беззащитным, проникся к нему расположением.

Через пару недель обнаружилось, что Осколок умеет выдавать остроты, причем отпускаемым им фразочкам мог бы позавидовать иной сочинитель сатиры. Работники издательства обнаружили, что Льенар Варроу стал иногда беспричинно прыскать, сдерживая смех, и решили, что это верные симптомы помешательства.

Для собственного удобства Льенар решил называть Осколка призраком, хотя и догадывался об ошибочности сего суждения. Призраки, как говорят, хорошо помнят себя и свою прежнюю жизнь и возвращаются в этот мир с определенной целью. Но Осколок пребывал в трагическом неведении, и Варроу даже стал задумываться над тем, как помочь существу найти хоть немного сведений о своей природе, в те моменты, когда не слушал его курьезные шуточки.

Иногда существо, будучи в игривом настроении, глумилось и над самим Варроу. Особенно оно любило поддеть барона за его морализаторство, в которое Осколок до последнего не верил и даже напоминание о котором считал ненужной напраслиной.

«Тебя снова назвали странным», – изрекло как-то существо, выплывая из-за стены, за которую благоразумно пряталось, когда к Варроу приходили посетители.

– Да надоели они мне, как сто чертей, – раздраженно бросил Льенар. – У них в голове дерьмо, они говорят дерьмо, они живут в дерьме, а странный я. Нет, вы только подумайте!

Стоит заметить, любовь Льенара к морали не всегда распространялась на чистоту речи. И это было хорошо, поскольку еще старый барон опасался, что единственный сын его настолько проникнется идеей святости, что забросит все дела и пойдет по миру с сумой. Но опасения его были напрасны: Льенар, хотя и выступал за мораль в мирской жизни, вовсе не призывал к отказу от благ. Варроу скорее поклонялся бы человеку, добившемуся многого честным трудом, чем святому, проповедующему всю жизнь огульную доброту. Молодого барона скорее можно было назвать светским человеком с моралью, нежели схимником.

Отшельники, полагал он, люди не самых крепких принципов. Им легче оставить мирскую жизнь, чем каждый день бороться с подступающими искушениями. Меж тем настоящая сила заключается в умении жить рядом с грязью, но не наступать в нее. А Льенар Варроу был силен. Он не любил людей, но готов был помогать им, и не только им, но даже бесплотному страдающему существу. Льенар не верил, что страдания неизбежны, и некий неведомый, неписаный кодекс обязывал его вести именно таким образом.