Я не знаю, кто я такой… что я такое. Я в смятении.

Помогите мне. Спасите меня.

Или убейте.

* * *

В миниатюрном рабочем кабинете Варроу, находившемся на втором этаже издательства через стенку от главного редактора, вдобавок к центральному отоплению жарко разгорелся камин. Даже слишком жарко для того, чтобы в комнате можно было легко дышать, не говоря уже о том, что затопили его не по сезону. Так обычно обогреваются лишь в самые суровые зимние холода, до наступления которых оставалось еще как минимум полтора месяца.

Толпившиеся в кабинете люди только усугубляли духоту. Все они так или иначе относились к газете «Журналь дю ля Метрополь» при издательстве Льенара Варроу, и все они потели, выглядели нервными и обеспокоенными. «Задушить он нас вздумал, что ли?» – строил догадки старший репортер Гюстав д'Амбруаз, обнаруживший у себя первые признаки кислородного голодания. Примерно так же думали пара журналистов, корректор и аналитик.

Никто из них не любил встречаться с Льенаром лицом к лицу, никто не любил его самого, и никто не мог сказать точно, почему вдруг зародилось такое отношение; но людям вообще не свойственно сближаться с чем-то… странным. Неприязнь к Варроу, казалось, пробуждалась в окружающих еще до знакомства с ним.

Сегодня Льенар назначил очередное собрание, чтобы пресечь на корню настроения касательно готовящейся к выходу статьи. Обычно в Одельтере хозяева печатных изданий не вмешивались в редактирование, а следили за прибылью, но Льенар Варроу лично пропускал материалы в печать. К несчастью, с 887 года эпохи Высокомерия репортеры и редакторы получили право требовать с хозяина объяснения решений, и теперь, подначиваемые профсоюзами, устраивали за каждую вторую публикацию настоящие торги.

По этой причине барон не уставал проклинать день принятия Шату-ле-Пласской Хартии, обернувшейся несомненным успехом в борьбе рабочих против капиталистической эксплуатации. До подписания Хартии ему не приходилось в тысячный раз растолковывать сотрудникам, что проявления политической несдержанности с большой вероятностью обернутся для Льенара проблемами с полицией. А политическая инертность (хотя бы видимая), напротив, давала газете поблажки.

Но среди сотрудников то и дело вспыхивали протесты, и Варроу, как и все мудрые люди, вынужден был выслушать их мнение. А сотрудникам, как всегда, очень хотелось поиграть в политику, и одного барона было категорически мало для того, чтобы убедить этих людей не подставляться.

Предметом сегодняшнего обсуждения было сенсационное разоблачение верхушки демократической партии Одельтера. В подготовленной статье косвенно упоминалось о ее связи с чиновниками, подчиняющимися самим Высшим Советникам. Но сколько бы труда ни вложил в статью и как бы ни отстаивал каждую строчку неподражаемый Фабьен Шененталь, Льенар не мог смотреть сквозь пальцы на подобную крамолу. Положение дел осложнялось тем, что в душе Варроу был согласен с доводами месье Шененталя, и убеждать в неправоте того, чье мнение разделяешь, было невероятно трудно. Чтобы образумить людей, Варроу решил прибегнуть ко всем ухищрениям риторики.

Пусть барон из-за титула был на голову выше своих подчиненных, но происхождение из плоти и крови равняло его с ними. Через некоторое время от начала спора он взял кочергу и сам растащил угольки в камине. Однако Льенар продолжал совершенно неизящно потеть и, возможно, именно поэтому силился выдворить из своего кабинета всех недовольных как можно раньше.

– Посему я прихожу к скорбному заключению, что мы не сможем это напечатать, – заключил он. – Я вижу здесь клевету, и это же увидят цензоры.

Разве мог Варроу во всеуслышание согласиться с написанным? Ведь это означало бы уличение высших государственных чиновников в связях с оппозицией!

В кабинете поползли недовольные шепотки.

– Ваша Светлость, вы только представьте, какие деньги мы все потеряем! – взмолился автор статьи. – Почему вы так боитесь?

– Господа, поймите же: нас зарежет цензура. Даже мое личное мнение не в приоритете. Я бы с радостью напечатал о продажных демократах, но… это еще что за чертовщина?

Варроу резко повернул голову в сторону и непонимающе прищурил глаза.

– Что случилось, Ваша Светлость? – недовольно спросил один из журналистов.

– Показалось, – словно опомнившись, отмахнулся Варроу. – Да… сначала мы понесем убыток. Но это не самое страшное. Затем, ручаюсь, начнутся внезапные проверки, в ходе которых окажется, что у нас не сосчитать сколько нарушений. И не надо быть четырежды умным, чтобы понять, что скрывается между строк месье Шененталя. Перекроите текст, – лукавил Варроу, – и мое вам слово, статья тут же появится на страницах «Журналь дю ля Метрополь».

Пока барон распинался перед теми, кто не хотел его слышать, взгляд его бегал от одной стены к другой; при этом Льенар Варроу часто моргал. Один раз он даже потер сначала левый, а потом правый глаз и затем побледнел. Собравшиеся переглянулись и подумали, не подействовало ли так на барона слияние двух каких-нибудь лекарств… или, быть может, спертый жаркий воздух в кабинете. В любом случае состояние Льенара вызывало опасения.

– Никаких правок! – возмутился месье Шененталь. – Говорю я вам, намеки в статье неочевидны.

Присутствующие, хотя большинство из них уже были ознакомлены с сомнительным текстом, спешно организовали чтение статьи вслух. Закончив, собравшиеся наперебой голосили о том, что Варроу ушел в излишнюю эскалацию.

«Может, я и вправду погорячился?» – подумал Льенар, но тут же пришел к выводу, что осмотрительность еще никому не вредила. Он продолжал отбиваться от претензий, но теперь, заметили окружающие, все чаще стал… запинаться.

– Тогда найдите способ обмануть цензуру. Даю вам два дня на размышление и еще пять – на работу. Помните о том, кто мы есть: новостное издание, а не политическое, – скрепя сердце подвел черту уставший от препирательств барон.

Так он сократил толки еще на добрых полчаса; благо подобная концепция пришлась по душе и ему, и работникам – двум сторонам, испытывающим друг к другу крепкую неблагосклонность. Выпроводив из кабинета подчиненных, Варроу закрыл дверь на замок, развернулся на каблуках и снова уставился на стену напротив письменного стола.

И вновь увидел пятно в воздухе – то самое, что не давало ему покоя на собрании.

Пятно было почти прозрачным, и, если через него не преломлялись лучи света, Льенар мог бы его и не заметить. Так происходит обычно, когда контуры предметов колеблются в жаркую погоду, но здесь погода и жар были ни при чем.

Варроу единственный из всей толпы увидел этот сгусток, а теперь уже и вовсе понял, что нечто могло похвастаться внушительными размерами: три руки в длину и две в ширину.

Внезапно сгусток заволновался: части бесплотного тела стали передвигаться и наскакивать друг на друга, еще больше искажая рисунок на обоях.

«И долго ли так будет продолжаться?» – негромко прозвенело в кабинете.