Она подтянула колени к груди, хрипя кровавыми пузырями, пытаясь дышать. Он лишил ее дыхания этим ударом, и ее зрение помутнело. Один сладкий глоток воздуха скользнул по ее горлу в мучительном вздохе, за ним последовал другой, а затем третий. Она больше не думала, что задохнется.

Крики ужаса Мерсера звенели у нее в ушах, но голос Джименина звучал отчетливо:

— Твоя очередь, Мерсер. Скажи мне, где Цинния, и как я могу ее найти, или я переломаю этой суке все ребра до единого и сдеру кожу с ее костей, пока ты будешь смотреть.

Полуслепая и испытывающая тошноту от железного привкуса крови, стекающей по горлу, она изо всех сил пыталась поднять голову и приказать отцу ничего не говорить. Красная волна боли сковала ее, омывая от головы до пульсирующей челюсти. Каждый вдох отдавался в ее ребрах. Она лежала там, слушая, как Джименин угрожал Мерсеру.

Ее слезы обожгли трещину в уголке рта, когда Мерсер сказал прерывающимся голосом:

— Кетах-Тор. Зеркало — это маяк к дому де Ловета.

Луваен икнула сгустком крови. Серая пелена, затуманившая ее зрение, потемнела, пока не остались только чернота и голос Джименина, отдающий приказы. Даже это затихло, и ужасная боль, наконец, утихла.

Луваен проснулась привязанной к дереву. Что-то холодное и мокрое растеклось по ее бедру, а спина царапалась о грубую кору. Каждый мускул в ее теле кричал, каждая кость гудела, когда она села прямее и прищурилась одним затуманенным глазом из-за занимающегося рассвета. Она подняла руки, чтобы коснуться лица, но обнаружила, что они связаны кожаным шнуром. Ее ноги тоже были связаны, а босые пальцы выглядывали из-под изодранного подола ночной рубашки. Похитители не позаботились об обуви, но не дали ей замерзнуть до смерти, набросив на нее один из плащей ее отца.

Нахлынули воспоминания: колеблющийся свет лампы в гостиной, заколдованное зеркало, ставшее ее проклятием, похотливое выражение лица Джименина, когда он заглядывал в зеркало. И больше всего — искаженное изображение его кулака перед тем, как он ударил ее достаточно сильно, чтобы подбить ей один глаз и выбить несколько зубов.

Было уже не предрассветное время, и они больше не находились в ее гостиной. Розовый утренний свет сменился тенями, и она была окружена сторожевыми насаждениями из недавно распустившихся берез и дубов. Неподалеку паслось стадо лошадей, и запах дыма от костра дразнил ее ноздри. Они направлялись в Кетах-Тор.

Луваен повернула голову на знакомый голос отца, зовущий ее по имени. Несмотря на то, что боги и удача оставили ее, они не покинули Мерсера. Раскрасневшийся от холода, перепачканный и связанный, как и она, он, тем не менее, казался невредимым.

Ее распухший язык словно приклеился к небу, и она зашипела, когда ее потрескавшиеся губы разомкнулись.

— Воды, — прохрипела она. Свинцовые гири повисли на ее ресницах, и она закрыла глаза.

— Не спи, Лу, — настаивал Мерсер. — Не спи. Я принесу тебе воды.

Она приподняла веко, намереваясь спросить его, как он собирается это сделать, ведь он был так же крепко привязан к своему дереву, как и она к своему. Пара прекрасных сапог, блеск которых потускнел от грязи, появилась в ее поле зрения. Она подняла голову, пересиливая головокружение, и встретила удивленный взгляд Джименина.

— Приятно, что вы присоединились к нам, госпожа Дуенда. Хорошо спалось?

Если бы ее рот не был лишен слюны, она бы плюнула на него. Он протянул чашку, но отстранился, когда она потянулась к ней.

— Ради бога, мужик, — огрызнулся Мерсер. — Прояви немного милосердия. Разве избиения было недостаточно?

Джименин уставился на Луваен, и его рот изогнулся в легкой улыбке, которая не коснулась его глаз.

— Не совсем. Возможно, если убить ее на месте, — он грубо сунул чашку ей в руки. — Для вас обоих хорошо, что она все еще нужна мне.

Ее замерзшие пальцы дрожали, расплескивая воду. Ей хотелось жадно выпить ее, но вместо этого она сделала глоток, радуясь прохладной жидкости, которая скользнула по ее распухшему языку и пересохшему горлу. Луваен почувствовала соленый привкус крови, но, по крайней мере, во рту больше не было ощущения, будто она съела тарелку с песком. Еще одна или две чашки утолят ее жажду. К сожалению, Джименин не был в великодушном настроении. Он выхватил чашку из ее рук как раз в тот момент, когда она осушила ее.

— Достаточно. Мы теряем время, — он жестом приказал одному из своих людей развязать Мерсера, в то время как сам занялся веревками Луваен. Он разрезал веревки, которыми она была привязана к дереву, оставив одну, чтобы накинуть ей на шею. Затем освободил ее ноги, оставив связанными руки. Закончив, он потянул кончик веревки, свисающий с самодельного ошейника, чтобы рывком поднять девушку в вертикальное положение. Она покачнулась и подавила стон. Избиение Джименином и падение с лестницы убедили ее в том, что она превратилась в один огромный синяк. — Езжай спокойно, или ты испробуешь на себе еще больше моих кулаков, — предупредил он.

Несмотря на унижение, вызванное тем, что ее держали на поводке, как собаку, она оставалась молчаливой и послушной, не протестуя, когда он предоставил ей уединение в кустах можжевельника, чтобы удовлетворить природные потребности. Но когда он грубо швырнул ее на спину своей лошади, она не удержалась от стона. Его смешок зазвенел у нее в ушах, когда он сел на лошадь позади нее и взял поводья.

— Будет больно, — сказал он хриплым от предвкушения тоном и застыл у нее за спиной.

От этих слов у нее будто кожа начала слазить с костей. Он пришпорил коня, пустив его в галоп, и Луваен забыла о своем отвращении к его близости. Он был прав: было действительно больно. Каждый раз, когда копыта ударялись о землю, ей казалось, что одно из ее ребер трескалось. Каждый вдох казался смесью ледяного воздуха и осколков стекла, оседавших в ее груди.

Они ехали до тех пор, пока солнце не коснулось верхушек деревьев и отдаленный вой волчьей песни не донесся до них сквозь деревья. Луваен подсчитала, что если они продолжат в том же темпе, то доберутся до Кетах-Тор к полудню следующего дня. Если заклинание Эмброуза все еще работает. Если нет, то она проведет почти неделю в отвратительной компании Джименина. Часть ее надеялась, что чары рассеялись. Конечно, к тому времени те, кто находится в замке, будут знать, что к их двери направляются враги, и примут меры предосторожности, а именно уведут Циннию подальше от опасности.

Унылая поляна, очень похожая на ту, на которой она проснулась ранним утром, стала их временным лагерем. Луваен приняла еще одну чашку воды, но отказалась от черствого хлеба, который ей сунул один из людей Джименина. Ее желудок скрутило при мысли о еде, а челюсть заныла при мысли о том, чтобы жевать что-то более жесткое, чем каша.